Тайна рыцарей тамплиеров
Шрифт:
Ворота открылись. Арнольд был охвачен радостным волнением: перед ним стоял Эсташ, его немой друг, с которым он двадцать лет назад расстался в слезах.
— Эсташ! Ты узнаешь меня?
Они заключили друг друга в объятия. Теперь Арнольд окончательно убедился, что вернулся домой. Они рассматривали друг друга с головы до пят. Эсташу было за сорок, его уважали за то, что он не чурался никакой работы. Только глаза его глядели столь же задумчиво, а в лице, как и двадцать лет назад, было выражение, словно он к чему-то прислушивается.
— Я должен пройти к магистру Эверару де Барру.
Эсташ покачал головой и показал своей широкой ладонью на северо-восток. Затем он взял у Арнольда
Мимо мастерских они прошли на задний двор, и Эсташ провел Арнольда прямо мимо жаровни и корыта с водой в рыцарский зал, который теперь назывался дворцом тамплиеров.
У входа Эсташ остановил Арнольда, поискал кого-то глазами среди многочисленных тамплиеров, собравшихся во дворце, его лицо просияло, и он подвел Арнольда к пожилому человеку. Арнольд узнал в нем господина де Монбара, чьим оруженосцем был Эсташ.
— Кого это ты ко мне привел? — спросил господин де Монбар и повернулся к Арнольду, чтобы услышать от него ответ.
— Я Арнольд, сын Пьера, каменотеса из Лиона.
С ожиданием смотрел Эсташ в лицо господина де Монбара и удовлетворенно кивнул, когда господин де Монбар сказал Арнольду:
— В тебе я приветствую твоего отца. Память о нем никогда не исчезнет в нашем ордене. Есть ли какая-нибудь особая причина, из-за которой ты посетил меня?
— Здесь меня ожидает магистр Эверар де Барр. Я участвовал в крестовом походе в его свите и хочу рассказать ему о том, что видел в пути.
— Господина магистра Эверара нет в Иерусалиме, — сказал господин де Монбар с печальным выражением лица. — Он отправился осаждать Дамаск вместе с войсками германского и французского королей. Наш король тоже с ними. Магистр Эверар возглавляет подразделения нашего ордена, — он сделал паузу, в течение которой смотрел куда-то вдаль, и сказал: — От этой осады мы едва ли много получим, но полководцы из Европы победили нас большинством голосов. Как правило, от европейских крестоносцев не стоит ждать ничего хорошего. Они приезжают в нашу страну только для того, чтобы бить неверных и наживаться. Все усилия, направленные нами, тамплиерами, на установление мира, они сводят на нет. Ведь, по мнению западных христиан, заключать договоры с иноверцами достойно презрения. К сожалению, иерусалимские короли должны придерживаться того же мнения, в противном случае они не получат помощи из Европы. Поэтому они считают справедливым, что мы, тамплиеры, берем на себя всю ответственность и сами заключаем договоры с мусульманами. Ведь только у нас одних есть такая военная мощь, которая позволяет обеспечивать соблюдение этих договоров. Видишь ли, подобный мирный договор мы заключили и с атабегом Дамасским, но королева Мелисанда разорвала отношения с Дамаском, — как только Арнольд начал понимать слова господина де Монбара, тот добавил: — К сожалению, они получили благословение патриарха.
Вечером Арнольд сидел у Эсташа в караульной будке и рассказывал ему о том, что он пережил после того, как уехал из Иерусалима. Он рассказал о странствиях своих и Филиппа, о замужестве Сюзанны, о том, как они с Филиппом бросали жребий, кому ехать в Святую Землю, и как Филипп был расстроен. Он рассказал о роскошных празднествах в Сен-Дени, о начале крестового похода, исполненном ликования, и об ужасном уничтожении его участников. Говорил они о походе пилигримов, которых вероломные греки продали в рабство. Он также сказал, что все это он должен сообщить магистру Эверару, у которого сейчас совершенно иные заботы.
Эсташ слушал его с серьезным выражением лица. Когда же Арнольд рассказал о Грегуаре и его веселых шутках, он слегка улыбнулся. Потом они шли по вечернему городу, так как Арнольд обещал Эсташу пойти вместе с ним в дом, где жила семья Пьера.
Этот дом они нашли, но не рискнули в него постучаться, поскольку не знали, не арендует ли его у тамплиеров какой-нибудь мусульманин. Но Арнольд немного посидел на пороге, как он любил делать в детстве.
Когда же он снова встал и они собрались продолжить свой путь в потемках, Эсташ придержал его за рукав.
Из-под какой-то арки они услышали голоса:
— Тамплиеры, должно быть, — голос стал тише, — предали крестоносцев под Дамаском! Как вам кажется, любезный брат во Христе? Вы, наверное, полагаете, что они не могут быть предателями?
— Само собой разумеется, они предатели! Разве вы не помните о визите к ним турецкого посланника Усаммы ибн Мункиза Шайзарского? Он жил у тамплиеров, потому что они его друзья. Об этом я подумал уже тогда.
— Как вы полагаете, приезжал ли он к ним с тайной миссией?
— А знаете ли вы, что тогда случилось в Акса-мечети? Нет? Тогда я вам об этом напомню. При этом мне нет необходимости говорить тише, так как все, что я говорю, правда: Усамма, как вам известно, благочестивый мусульманин — да избавит его Господь от этого заблуждения! Он молился в Акса-мечети, которая принадлежит дому тамплиеров. В то же самое время там молился некий паломник, глубоко мною уважаемый. Именно тогда тамплиеры постановили сделать эту мечеть Божьим домом для обеих религий, что мне глубоко противно. К сожалению, у нас, священников, нет достаточной власти искоренить эту достойную осуждения практику. Мой пилигрим разозлился на то, что Усамма во время молитвы обратил свое лицо на юг, где находился святой город Мекка. Он схватил его за плечи и, поворачивая лицом к востоку, совершенно справедливо воскликнул: «Так следует молиться!» Ведь поскольку христиане устраивали свои богослужения в этой мечети, они должны были считать ее христианской церковью. А в христианских церквах никогда не молились иначе, как лицом к востоку! Этот инцидент заметил один из тамплиеров. Он вышвырнул моего пилигрима из Божьего дома. И так случилось два раза. Ведь как только тамплиеры начали молиться своими особыми молитвами, мой пилигрим в святом усердии вынужден был приплестись обратно в церковь и сделать ради чести Божьей то же самое.
— Да, это чудовищно!
— Теперь вы видите, каким образом тамплиеры предают христиан в пользу своих мусульманских друзей. Кроме того, ходят слухи, что они потребовали у жителей Дамаска за эту измену три бочонка золота. Когда же они получили эти бочки, то обнаружили в них только медь.
— Если так, то это меня радует! — воскликнул другой. — Правда, я не могу представить, чтобы кто-нибудь из них позволил себя провести. Для этого эти… — он стал искать подходящее слово, — эти дьяволы слишком отпетые мошенники. И вообще, меня бы обрадовало, если бы их богатство слегка уменьшилось! Каждый король дарит им свои земли, а из-за необъяснимой доброты папы они вообще освобождены от церковных налогов!
Затем голоса удалились. Друзья еще некоторое время постояли в потемках, и Арнольд предложил:
— Пойдем дальше, Эсташ. Для меня нет большего удовольствия, чем гулять по Иерусалиму.
Когда они переходили через Храмовую площадь, он сказал приглушенным голосом:
— Как хотелось бы мне, чтобы Грегуар вернулся из Дамаска! Он мне скажет, предатели тамплиеры или нет.
Воспоминание возвращается