Тайна Соколиного бора
Шрифт:
Настороженно прислушиваясь, Тимка подползал к воротам…
Он надеялся, что так будет и в этот раз.
Уже стемнело, а Лукан все не возвращался. Тем временем Тимка думал о своем. Скоро вернется Красная Армия и приедет отец. Война окончится. Люди говорят, что через сорок дней от немца и следа не останется.
Опять все будет, как прежде. Только Саввы уже не будет никогда… Ох, как жаль Савву! Какой товарищ был! Все говорил, что станет путешественником, вокруг света объедет. И вот куда отправился!.. Проклятые, и малыша не пожалели! А что он им? Ну что? Вот был бы партизан боевой… Дед Макар и похоронил
Тимка сжал в кулаке кусочек мела. Он уже хотел выскользнуть из своего убежища, но в конце улицы послышались голоса. Тимка насторожился: это возвращался Лукан. Но с кем он там разговаривает?
Тимка замер, прощупывая взглядом темноту. Скоро на улице замаячили две тени. Кто там с этим псом? За плечами винтовка. Ага, полицай!
У Тимки забилось сердце. Может быть, Лукан узнал о его тайнике и направляется с полицаем сюда?.. Мальчик едва сдержался, чтобы не выпрыгнуть из засады и не удрать. Фу! Отлегло немного от сердца. Проходят улицей. Вот остановились у двора. Вспыхнул огонек зажигалки, прикуривают.
— Тут и стой, — слышен голос Лукана.
— Хорошо, хорошо. Будьте уверены!
— Если что — стреляй. Кто бы там ни был.
— Будьте уверены!
Лукан вошел в дом. Полицай постоял минуту возле калитки, потом начал маршировать по улице.
Тимка сидел не шелохнувшись. «Чертов Лукан! Полицая поставил! Как же теперь написать? Этак ведь и листовок ему во двор нельзя бросить… Но врешь, поганый Лукан, все равно и напишу и брошу! Только как?..»
Его душила злоба, на глазах выступили слезы.
«Все равно — буду сидеть тут целую ночь, а свое сделаю!» решил он.
Тимка злился и ждал чего-то. А полицай торчал на улице, попыхивая папироской. И вдруг Тимка вспомнил, что его, вероятно, давно уже ждет Мишка. Нужно ведь в Соколиный и цветов Савве и бойцам!
«С Мишкой что-нибудь придумаем», решил он и тихо выполз из сена…
Мишка встретил его сердито:
— Не дождешься тебя! Уже давно были бы в Соколином. И на кой дьявол он тебе, твой Лукан! Того и гляди, в беду попадешь. Придет его время!
— По-твоему, так его и не потревожить? Так и побояться полицая? Пусть, по-твоему, живет и радуется, пес?
— Партизаны его все равно повесят.
— Когда еще повесят! Пусть пока помучится. Видел, как ворота вытирает? Значит, забирает!
Мишка больше не возражал.
— Нужно как-нибудь обмануть полицая.
— Как ты его обманешь? — сомневался Мишка. — Если бы ружье или хоть пистолет, как тот, что у Василия Ивановича, да если бы стукнуть, чтоб перевернулся!
— Может быть, поговорить с Василём?
— Не согласится.
— Почему?
— Нет приказа от Ивана Павловича делать так.
— Зачем же тут приказ! Это ж полицай!
— А ты думал как? Дисциплина не нужна? Может быть, Иван Павлович что-нибудь другое против них замышляет, а мы только помешаем…
— Но листовки ведь нужны? Значит, написать тоже можно.
— Это можно. Приказ такой есть.
Тимка все время думал над тем, как все-таки обмануть полицая — отвлечь его хотя бы на несколько минут от Луканова двора. Мишка посоветовал:
— Завтра напишешь. Ведь не будет он стоять каждую ночь.
— Что там — завтра! Сегодня нужно: и полицай стоит, и надпись появится. Взбесится, собака!
Мишке тоже понравилась Тимкина мысль, и он даже увлекся ею:
— Ловко! И полицай стоял, и партизаны побывали. И написать ему, знаешь, такое… страшное! Ну, хотя бы так: «Собака собаку сторожит, а все же…» Нет, не так…
Тимка ожил:
— «Лукан, собака, не поможет тебе ни гитлеряка, ни полицаяка, а ждет тебя хорошая дубиняка!» И еще что-нибудь такое, чтобы обоих в холодный пот бросило. Это уж я придумаю!
Мишка даже позавидовал тому, как ловко и быстро сочиняет Тимка, но сказал:
— Это длинно. Можно короче. Вот так, например: «Все равно повесим!»
Они еще немного поспорили, что именно написать на заборе Лукана, пока не пришли к выводу: в конце концов, не важно, что написать. Главным все же оставался вопрос — как написать.
— Да чего там долго думать! Поджечь, и всё. Пусть сгорит, гад! — Мишка сказал это так твердо и решительно, что у Тимки даже мороз прошел по коже.
— Поджечь, говоришь? А он все равно удерет, — неуверенно сказал Тимка.
Это было неубедительно, но как мог Тимка отважиться на такое страшное дело — поджечь дом!
Однако Мишка быстро отказался от своего предложения:
— Нет, поджигать нельзя.
— Почему? — В голосе Тимки слышалось не только удивление, но и облегчение.
— Дом такой сгорит, а разве он его собственный? Это же колхозная аптека. Наши вернутся, а тогда что? Опять строить? И так все село сгорело…
Тимка был с этим согласен, но не мог примириться с мыслью об отступлении.
— Так как же, так и не написать? Дело твое. Если не хочешь, сам напишу. Думаешь, испугаюсь? Бойцы вот на фронте каждый день воюют и к врагу пробираются — и не боятся. И я не испугаюсь. Подкрадусь и перед носом у него все равно напишу…
— Так и напишешь!
— А, говорить с тобой!..
Тимка, решительный и гневный, уже удалялся.
— Да подожди ты! — крикнул Мишка. — Храбрый какой! Сейчас что-нибудь придумаем. Надо же листовки разбросать. Знаешь как?
Тимка нерешительно остановился:
— Как?
— Пробраться потихоньку во двор со стороны огорода и бросить листовки. Полицай с улицы не услышит.
Тимка мгновение думал:
— Не годится! Написать тоже нужно. И обязательно на заборе!
Мишка сердился: