Тайна Соколиного бора
Шрифт:
Фашисты опять вертелись вокруг вентерей, листали словарь, ища нужные слова.
— Как это называется? — спросил наконец скуластый немец, размахивая перед глазами мальчика снастью.
— Вентерь, — спокойно объяснил Василек.
Немцы, повторяя один за другим «вентерь, вентерь», опять сунули носы в книжечку, но нужного слова там не было.
— Для чего это? — последовал новый вопрос.
— Рыбу ловить.
— Рипу?
— Рыбу.
Снова зашелестели страницы. И вдруг радостное восклицание:
— О, рипа! О,
Тот, что нашел слово «рыба», громко причмокнул языком, радостно рассмеялся.
— О, черт бери! — кричал немец с улыбкой до ушей. — Как хорошо было бы поесть фаршированной рыбы!
— Идея! — воскликнул другой. — Я вас всех сегодня накормлю настоящей фаршированной рыбой в томате, с морковкой и луком. Мы пошлем за рыбой этого звереныша… Рипа! Рипа! — закричал он Васильку на ухо, как глухому, и показал рукой в ту сторону, где должна была водиться заманчивая рыба.
Василек был доволен. Он понимал, что это поручение дает ему пропуск для свободного выхода из села. Солдаты долго со словарем объясняли мальчику задачу, а он притворялся, что ничего не понимает. Наконец, когда ему надоело забавляться, он сделал вид, что сообразил, чего от него хотят.
— Хорошо, — сказал он. — Только нужны документы, папир такой.
— А! Папир!..
Тот, что все время улыбался, достал из сумки блокнот, вырвал из него листок и написал несколько слов.
Василек собрал вентери.
— Мама, — сказал он, — идите к соседям, а я пошел рыбу ловить…
— Чтоб их передавило, анафемов! — только и сказала мать.
Василек не торопясь сложил снасть и сказал:
— Ну, я пошел, мама.
Сильный порыв ветра взвихрил песок во дворе.
Под дождем
Ночь была по-осеннему темна.
Еще днем тяжелые тучи затянули небо. Около часа шел буйный летний ливень, потом он незаметно превратился в осенний моросящий дождь. Именно в эти сумерки лето встретилось с осенью и, прослезившись последним теплым дождем, кончилось. Вступала в свои права долгая дождливая пора.
Мальчики зарылись в небольшой стог сена, принесенного для лошадей. Сено промокло насквозь, ребята тоже промокли до костей, но им было тепло: вода уже парила, грела.
В верхушках деревьев вел тихую беседу с листьями мелкий дождь. Он умывал каждый листочек, щедро поил целительной влагой все вокруг. В лесу было темно, как в подземелье, и так тихо, как бывает только осенней ночью, когда монотонный шум дождя заглушает все другие звуки…
По-разному добирались сюда мальчики.
Василек еще днем ушел из села. Он переждал ливень под чьим-то уцелевшим хлевом, а потом, спокойный и уверенный, пошел дальше. Несколько раз его останавливали фашисты, но он показывал им «папир», и его тотчас же отпускали.
Проходя мимо школы, он хотел не смотреть в ту сторону, но глаза сами скользнули по старой, почерневшей от дождей крыше. На покосившемся крыльце
«Они не первые, — подумал он, — и, верно, не последние…» И тучи стали тяжелее, и потемнело сразу все вокруг.
Василек чувствовал, что если даже самому придется повиснуть на веревке, как первым трем жертвам, то и это не испугает его. Он все равно будет бороться! Гибель советских людей взывала к мести.
Вдруг мальчик услышал чей-то хриплый голос:
— Эй! Ты куда, щенок?
Перед ним стоял Лукан Хитрый.
Василек небрежно бросил:
— Рыбачить.
— Вижу, что рыбачить. Рыбак! Верно, на виселицу захотел с набитым животом?
Мальчик блеснул черными глазами, и во взгляде этом было что-то жестокое, несвойственное Васильку:
— На виселице будет тот, кому там место.
— Вот, вот! — подхватил староста. — По тебе она и плачет. Слышал приказ: не уходить из села?
— Слышал.
На дороге появились два гитлеровских солдата. Они были еще далеко, но Лукан, сорвав с головы мокрую шапку и подставив дождю восковую лысину, уже застыл в поклоне.
Василек заблаговременно достал из-за пазухи бумажку. Солдат, удивленно подняв рыжие лохматые брови, взял ее и поднес к глазам. Мальчик торжествующе и злорадно посмотрел на старосту: ну что, мол? Тот стоял, раскрыв рот от удивления, беспокойными желтыми глазами смотрел на бумажку.
Прочитав, фашист бережно сложил бумажку вчетверо и вернул ее Васильку:
— Гут, гут! Марш, марш! — И объяснил Лукану. — Майор хочет рыбы.
Василек, поглядывая на старосту, насмешливо сказал:
— Меня сам генерал ихний посылает за рыбой, а вы, дядька, привязываетесь!
Плоское лицо Лукана расползлось в ласковой улыбке:
— Ну, иди, иди! Так, говоришь, генерал? Так бы и сказал сразу! — И когда мальчик уже двинулся, лицо Лукана сузилось, нос сморщился, глаза стали злыми. — Да смотри мне, чтобы рыба была первый сорт! А не то шкуру спущу!..
На утлой лодчонке, спрятанной в осоке. Василек уже под вечер выехал на речку. Глазом опытного рыбака он выбрал места, где лучше поставить вентери. Забыто было все остальное: в нем говорил теперь только заядлый рыбак. Он медленно вел лодку, вспенивая воду, рассекая веслом широкие зеленые листья водяных лилий.
По дороге к Соколиному бору Василек расставил все вентери, зорко оглядел речку. Потом украдкой, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не заметил, перевел взгляд на окутанный сеткой дождя лес. Сейчас Василек не был больше рыбаком. Таинственно усмехнувшись, он сторожко огляделся и начал быстро грести…
Мишке с Тимкой было хуже. Выйти из села они могли только под прикрытием ночи, рискуя наткнуться на вражеский патруль. Самым же трудным было уйти от надзора матерей, не спускавших с мальчиков глаз.