Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

Голестан Эбрахим

– Твой семизарядник на сколько патронов?

Детских вопросов об очевидных вещах жандарм вообще не переносил – разве что от вышестоящих, да и те терпел только из дисциплинированности и в силу традиции. Поэтому он сквозь зубы прорычал:

– Раз семизарядный пистолет, значит, в нем семь патронов, болван ты этакий!

Чайханщик подошел ближе и, по-прежнему соблюдая вежливость, попенял ему:

– Вы, конечно, человек ответственный, да только неучтивый. Жандарму не подобает бранных слов говорить. Особенно в таком месте. Одно дело, кабы мы наверху были, а под землей – неудобно

за вас даже.

Жандарм облокотился о гробницу и сказал все так же сердито и сквозь зубы:

– Хочешь сказать, что, если втайне, под землей, воровство и бесчестность уже не грех?

Чайханщик, который все высматривал, что там делает староста, попытался, играя бровями, дать тому понять, что надо поскорее включаться в игру. Но хотя при известных объяснениях в полутьме брови и всякие выкрутасы ими очень даже хороши, однако в подземной пещере при данных обстоятельствах (во всяком случае – в данный момент) они себя совершенно не оправдывали: староста ничегошеньки не понимал. Чайханщик вынужден был одновременно заговаривать зубы жандарму и инструктировать старосту. Он начал:

– Начальник, я что хочу сказать: нам надо всем вместе держаться, нам поддержка нужна… Помогать надо друг другу, помогать. Тут под землей золота полным-полно, под каждым камнем золото и самоцветы. Чем ссориться да ругаться, договоримся лучше. Поделимся. Бог нам послал – возблагодарим Бога. Чем нас меньше, тем больше каждому достанется.

Староста начал соображать, что к чему, он тихонько двинулся к ним. Жандарм, кусая губы, погрузился в размышления. А чайханщик все распинался:

– Снаружи никто не знает, что тут есть да что случилось. Или сейчас случится!

Староста добрался до гробницы, возвышавшейся позади жандарма. Поверх надгробия, вместе с золотым гребнем и зеркалом, лежал большой золотой таз. Староста кивком показал на него чайханщику, как бы спрашивая: «Тазом годится?» Тот, продолжая говорить, закивал и от нетерпения почти прокричал конец последней фразы, а потом еще нетерпеливее, громко и резко выпалил:

– Ну давай! Кончай скорей.

И таз с глухим звоном опустился.

45

Художник выдавил из тюбика на палитру красную краску и кончиком кисти стал смешивать ее с теми, что уже были там. Трихвостень спросил:

– Зачем ты мешаешь разные краски?

– Как это ты говорил: «Болтун вопросы задает…»?

– Да нет, я серьезно. Зачем ты их перемешиваешь?

– Чтобы получить нужный цвет, – ответил художник. – Такого в готовом виде не бывает. Никогда не найдешь такого сочного и яркого оттенка, который тебе требуется для этой именно картины. Потому что каждый цвет – составной.

46

Таз с такой силой трахнул жандарма по голове, что пистолет вывалился у него из рук, а сам он, беспомощный и бесчувственный, опустился наземь. Чайханщик рванулся к нему, чтобы подхватить пистолет, покатившийся на золотой песок, но отлетевший в сторону золотой таз подвернулся ему под ноги. Он пинком отшвырнул его, пошатнулся, но сохранил равновесие, однако при этом потерял время: когда чайханщик выпрямился, было

уже поздно. Пистолет был в руках у старосты.

Староста, все еще во власти раздумий о собственных браконьерских проделках с углем, сказал:

– Уж как он ко мне цеплялся! – и пихнул упавшего жандарма ногой.

Терпение чайханщика истощилось, обозленный потерей пистолета, он протянул руку и безапелляционно объявил:

– Давай сюда, я его сейчас прикончу! Жандарм охнул и пришел в себя.

Староста спрятал руку с пистолетом за спину, чтобы, не дай Бог, чайханщик не выхватил, возмущенно поглядел на него и сказал:

– Ты говорил, что хочешь заведение в нашей деревне открыть, затем, мол, и приезжаешь!

По голосу жандарм узнал человека, напавшего на него, и простонал:

– Ты меня ударил…

Хотя от слабости он едва мог говорить, но все-таки постарался выделить голосом слова «ты» и «меня» и, опираясь о надгробие, попытался приподняться.

Чайханщик опять настойчиво проговорил:

– Как только он оклемается, за нас обоих примется, не отвяжешься от него. Разделайся с ним!

Староста подозрительно поглядел на него и покачал головой:

– Не поладили, значит. А были компаньонами…

Жандарм еще не оправился от удара по голове, он не чувствовал, что из-под волос по виску у него течет струйка крови, – так он был поглощен своим новым открытием.

– Вот уж никогда бы не подумал, что староста с вором компанию водит! – еле ворочая языком, выговорил он.

Чайханщик решил, что такое оскорбление старосты ему на руку: оно облегчит ему расправу с жандармом, и нетерпеливо заорал:

– Говорю тебе, кончай его!

Но старосту клевета жандарма только расстроила; жилы у него на шее вздулись, и он– с горечью воскликнул:

– Да вы уж год целый как сделку заключили, а теперь вот повздорили, так ты, сволочь, меня ругаешь?!

При слове «сволочь» он сильно пнул ногой беспомощное тело. Жандарм опять потерял сознание, голова его со стуком упала на белый камень гробницы. Камень окрасился кровью. Староста угрожающе повел пистолетом:

– Год целый ты за мною следом таскался!

– Разделайся с ним! – не отставал от старосты чайханщик. Он сгорал от нетерпения. Если староста сейчас же – из страха, из осторожности или по глупости – не выстрелит в жандарма, так хоть бы жандарм поднялся на ноги и любым способом отомстил бы старосте за свою разбитую голову! Такой поворот, пожалуй, вообще был бы наилучшим, ведь жандарм все равно был ранен, если бы он теперь убрал старосту, чайханщик с ним одним справился бы… В любом случае надо избавиться от одного из них. Он завопил: – Ну давай, развяжись ты с ним!

Староста презрительно смерил его взглядом, покачал головой:

– А ты хочешь моими руками с ним покончить!

Чайханщик придвинулся еще ближе, хотя староста с пистолетом в руках следил за каждым его шагом, и сказал:

– Все дело в том, что вдвоем с тобой мы договоримся.

Жандарм, опершись о локоть, провел рукой по виску и по волосам, нащупал теплую кровь и, совсем обессилев, простонал:

– Мне до тебя вообще дела не было. Я вот за кем охотился. – И он указал пальцем на чайханщика.