Тайна Спящей Охотницы

Смирнов Сергей Анатольевич

Неаполитанский вечер с его лазоревым небом, Везувием, мирно дремавшим в обрамлении цветов, что украшали террасу дома, с веселым женским гомоном где-то в неопасном отдалении настраивал на негу, призывал расслабиться и не брать в голову… устроить себе отпуск — большую сиесту… и вообще, вздремнуть.

Вот маркшейдер Вольф и задремал. Строки Апокалипсиса стали расплываться, страница показалась Вольфу древней, рыхлой поверхностью Земли, в которую он и стал погружаться на своем геоскафе… Куда он погружался — в тайные смыслы книги, в собственную ли душу — кто знает… Но только вдруг увидел он мощный поток вулканической магмы — и этот поток, этот фонтан

густого, ослепительного, раскалённого киселя стал выталкивать его вверх. Он очень удивился во сне: ведь геоскаф всегда легко входил в магму, как в подсолнечное масло, а тут вдруг его стало выталкивать! И вытолкнуло же! Прямо из кратера Везувия.

И видит маркшейдер Вольф, что вулкан, уже погубивший когда-то два прекрасных города вместе с их жителями, вновь извергается в полную силу. Геоскаф повис в фонтане огня, пепла и дыма… И сквозь эту бурлящую мглу маркшейдер Вольф прозревает, как потоки лавы устремляются по склону адовой горы двумя рукавами, двумя ручищами вниз — но не к городу, а в сторону, к прекрасному саду, раскинувшемуся посреди равнины, между двух рек…

Да, там внизу сиял зеленью и поблескивал плодами поистине райский сад. С огромной высоты раскалённого фонтана Вольф чудесным образом мог разглядеть и плоды на деревьях, и даже бабочек, перелетавших с цветка на цветок… и каждую черепичину на крыше красивого дома, окруженного летней, урожайной радостью, праздником жизни. Вольф ужаснулся: тот дом был копией усадьбы, где он познакомился с Настей… Копией?! Нет, не копией! Это был тот самый дом! И сейчас там, тихим вечером, Настя пьет чай в столовой… или задумчиво, с наслаждением ест яблоко, а она так любила яблоки и так умела грациозно держать плод в руке, что засмотришься… или музицирует… и ничего не знает о грозящей опасности!

Вольф попытался направить туда свой геоскаф, чтобы спасти ее, но — тщетно: его детище, его машина неуправляема, болтается в адском фонтане, как бесполезный поплавок!

И вдруг Вольф увидел, как на крыльцо дома вышла девочка-подросток в белом платьице-волане.

Вольф присмотрелся к ней: то, конечно же, не юная Настя, отрочество которой он не застал. Это — странная белокурая девочка с кожей такой же белой, как и ее платьице, но отнюдь не пугающей своей белизною.

Это была живая, совершенная белизна античной статуи… И глаза! В ее глазах горели вишневые огоньки… но эти огоньки не были отражением несущейся к усадьбе раскаленной лавы! Ее глаза были как завораживающие звезды-вишни с какого-то запредельного, недоступного небосвода.

Девочка беззаботно смотрела на вулкан, на страшные текуче-огненные ручищи, тянувшиеся к саду и дому. И она протянула им навстречу свои нежные руки…

И вдруг маркшейдер Вольф почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Кто-то стоял позади, за правым плечом — совсем не чужой. Кто-то теплый и добрый, кому можно полностью довериться в первый же миг встречи.

Вольф решился повернуть голову. Он только осторожно поглядел через правое плечо, боясь, что тот, на кого можно положиться и кто сейчас откроет ему главную тайну, исчезнет от любого его неосторожного движения. Он увидел только широкий радужный ореол, повторявший силуэт человеческой фигуры.

И в следующий миг он всё узнал. Тот, кто появился рядом, рассказал ему всё, что он должен был узнать в тот день, когда в глубине души уже принял верное решение, сделал сердцем тот выбор, который еще не сделал его разум.

Рассказ был на неизвестном, но совершенно понятном языке, напоминавшем скорее девятую симфонию

Бетховена, чем человеческую речь. Рассказ мог показаться долгим, но как бы уместился в одно всеобъемлющее слово, как вся сила света умещается в удар молнии.

Ему оставалось только смотреть.

Девочка подняла руки — и сад наполнился мерцающим сиянием, как будто весь до самого маленького листочка и самой крохотной травинки покрылся бриллиантовой росой… И роса вдруг превратилась в ослепительный снежно-белый фонтан-гейзер. Фонтан охватил, поглотил собою весь сад и устремился в небеса.

И небеса раскрылись навстречу этому чудесному фонтану, как огромный, голубой, тысячелистный цветок. И в сердцевине раскинувшегося над всею землею, обращенного к ней цветка сиял купол золотистого, запредельного небосвода.

Голубой тысячелистный цветок небес принял в себя поток света, вобрал его в себя, и все бесчисленные лепестки заискрились чудесной алмазной росою…

И вдруг всё исчезло. Раскаленные вулканические ручищи лавы обхватили пустоту — каменистую пустошь и небольшую скалу, своей формой удивительно напоминавшей усадьбу. И небо над рокочущим впустую, разъяренным своей неудачей вулканом, стало вновь обычным, голубым и красивым, но — равнодушным к земной стихии пространством.

И Вольф вдруг стал смеяться во сне. Стал смеяться над позорной неудачей вулкана, когда-то с наслаждением уничтожившего два города, что сначала утопали в безответственном благополучии и роскоши, а потом — в его раскаленном пепле. Бушевало пламя, бурлили вырвавшиеся в пустое пространство подземные тучи, разлетались вулканические бомбы — и всё впустую. Сад был спасен — отправлен прямиком на вечное цветение в Царство Небесное.

И даже предчувствие, что геоскаф вот-вот развалится от вулканического напора, от бессильного гнева преисподней совсем не пугало Вольфа. Он уже чувствовал запах гари, но продолжал смеяться… Гарь щекотала ноздри все сильнее — и он вдруг очнулся. Гарь в сумерках и малых огнях города была настоящей.

Вольф в испуге взлетел из плетеного кресла, уронил на пол священную книгу, схватил ее с пола, положил аккуратно, как делает всякий педантичный немец, на столик — и помчался спасать семью.

— Прости, Макс, хотела сделать сама, — с виноватым видом встретила его супруга Анастасия Федоровна. — Твой любимый бифштекс подгорел… А почему у тебя такие страшные глаза? Дом цел.

И тут раздался звон дверного колокольчика.

Не ответив на вопрос супруги, с еще более страшными, выпученными глазами маркшейдер Вольф полетел вниз — открывать. Он уже определил шестым чувством, кто пришел, кому он откроет дверь с таким запредельным гостеприимством, какого не испытывал сам и не выказывал никому в жизни.

…У двери стояла она — белокурая девочка с вишневыми глазами. Только вишенки еще не светились ни бодрствующей душою, ни чудесной силой. И платьице на ней было такое же белое, а на ногах у нее были голубенькие туфельки цвета утренних небес над притихшим Везувием.

За руку ее держал незнакомец с грозными, но спокойными, львиными чертами лица, с гривой волнистых седых волос, выбивавшихся на плечи из-под широкой черной шляпы, и седой, с невероятным изыском подстриженной бородкой. Он был в легкой серой накидке и видом напоминал солидного русского художника, приехавшего в Италию на плэнеры… Глаза его были мраморно-голубыми, с прожилками, похожими на миниатюрные карты неведомого острова…

— И кто он был? — не выдержал Кит. — Архангел, что ли?