Тайна Староконюшенного переулка
Шрифт:
Это был голос Трофима. Он стоял, расправив плечи, у двери чулана и грозно побрякивал связкой ключей.
Мишка потупился. Мишель, глядя прямо в суровые, голубые глаза старика, сказал спокойно:
— Трофим, кто этот человек на портрете?
Трофим нахмурился.
— Мой батарейный командир, — отвечал он.
— Это тот, которого ты при Бородине спас?
— Да, бог помог, — ответил Трофим, не глядя на портрет.
— Как его звать?
— Дмитрий Валерьянович.
— Он умер?
— Нет, жив. Я уже говорил вам, барчук, про это.
— Как его фамилия?
Трофим
— Не могу сказать.
— Да где он?
— Скоро увидите его сами.
— Приедет?
Лицо Трофима вдруг разгладилось, и суровость куда-то разом исчезла из его светлых глаз.
— Да, будут скоро в Москве. А позвольте, однако, спросить, молодцы, что вы тут без спроса делаете?
— Мы саблю хотели посмотреть, — проронил Топотун, — и… то есть пистолет тоже…
— Это памятное оружие моего командира, я показывать его никому не могу. Когда разрешат, тогда покажу.
Трофим посмотрел на мальчиков и выразительно звякнул ключами. Губы его чуть улыбались.
— Трофим, — сказал вдруг Мишель звонким голосом, словно его осенило внезапно, — хочешь нам помочь?
— Это как же я могу?
— Что тут в ящике? Бумаги? Ты их держишь под замком?
— Как видите, — отозвался Трофим.
— Схорони портфель.
— Портфель? Это что такое?
— Вашбродь! — укоризненно воскликнул Топотуп.
— Не мешай, дурень, — сказал Мишель. — Трофим нас не выдаст. Расскажи про «Колокол». Да что ты мнёшься?
— Не то что мнусь, а дело тайное…
— Тогда я сам расскажу!
— Вы не так расскажете, уж позвольте мне…
Трофим выслушал всю историю с портфелем молча, низко склонив голову.
— Как там сказано про живых-то? — спросил он в конце.
— «Живых зову!»
Трофим помолчал.
— Это верно, — сказал он, — бывает, что кругом тихо лежат, будто мёртвые, а как ударит колокол, встанут и разом заговорят. Глядишь, вовсе тут мёртвых не было, все живые.
— Так как же, Трофим?
— Это верно. «Живых зову!»
Старик провёл рукой по лицу и бороде и стал разыскивать ключ в связке.
— Трофим?
— Я — Трофим… Давайте вашу колокольню. Ну и господа молодые!
Спустившись по лестнице, Мишель дёрнул Мишку за рукав.
— А ведь молодец наш Трофим, а? Долго просить не пришлось.
— Да, вашбродь, — деловито откликнулся Мишка, — сюда уж вряд ли кто полезет… Место верное!
Что бывает ночью
Самым примечательным предметом в кабинете полковника Карабанова были часы. Это были старинные часы, узкие, высокие, с узорными стрелками. Они показывали не только часы и минуты, но и дни, и месяцы. Каждые четверть часа они напоминали о себе беспощадным металлическим звоном. Внизу, сверкая, как топор, качался маятник. Налево-направо, налево-направо… При каждом взмахе раздавалось чоканье, похожее на удар в барабан.
Чок-чок. Чок-чок.
Маятник вспыхнул — погас, вспыхнул — погас.
Вместе со стуком часов стучали по кабинету сапоги полковника — он не любил сидеть на месте. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Человек он был высокий, статный. Его белое,
В углу кабинета, вытянув руки по швам и так же выставив вперёд подбородок, стоял дворецкий Захар. Он смотрел неподвижным взглядом на лицо хозяина.
— Ещё что говорят? — спросил полковник.
— Что всем воля будет-с. А как будет-с, так все сразу и пойдут со двора-с.
— Все?
— По правде сказать, вашескородие, оставаться никто не хотит. Только барыню жалеют-с.
— А кто главный?
— Чего изволите-с?
— Кто подговаривает людей уйти?
— Да кто… Антип-кучер… Никифор-дворник… Настасья-нянька… Ключница Егоровна оченно на язык сильна… Да ещё этот…
Захар запнулся.
— Говори! — прогремел полковник.
— Старик… то есть, Трофим… у него чулан-с…
— Ну и что там?
Захар перевалился с ноги на ногу.
— Не знаю-с… По всему дому хожу, как есть дворецкий, могу в любой сундук заглянуть-с. А тут нет, не моги… Старик вольный да важный — что скажешь, он на тебя поглядит, как барин, и пройдёт…
— Я ему покажу волю, — сказал полковник, — я его в деревню, пастухом!
— Никак невозможно, вашескородие, — вздохнул Захар, — барыня не позволят-с…
— Разве? Да что у него там, в чулане?
— Бумаги сохраняет-с, а какие бумаги, не могу знать-с. На дверях замок, ключи с собой всегда носит. Говорит мало, да дерзко.
— Есть у него приятели? — подозрительно спросил полковник.
— Не могу знать-с. Молчалив, смотрит волком.
— Он у меня поговорит, — зловеще пробасил полковник, — если бы не Елена Дмитриевна… Кстати, Захар, попроси барыню ко мне зайти.
— Слушаю-с.
Захар исчез, как будто его ветром сдуло.
— Они желают уйти, — произнёс полковник, обращаясь к часам, — думают, что как им волю дадут, так они и станут господами, да ещё, чего доброго, придумают, как нам отомстить… Я не понимаю государя! Он сказал: «Делайте так, чтоб я мог за вас стоять…» Да когда же ему за нас стоять, если все эти Трофимы уже топоры в чуланах прячут, чтобы пустить их в дело в самый день царского манифеста!
Чок-чок… — ответили часы и безжалостно сверкнули маятником.
Елена Дмитриевна, как всегда, не постучалась, а поскреблась в дверь кабинета. Вошла она выпрямившись, еле шурша широчайшей шёлковой юбкой, опустив голову.
— Ты меня звал, друг мой? — спросила она.
— Садись. Видишь ли, Элен…
Полковник дошагал до окна, повернул «налево кругом» и зашагал обратно, стройный и подтянутый, как на смотру.
— Должен тебе сказать, что нас ждут большие испытания, дорогая. Я не хотел тебя беспокоить, но… — Полковник развёл руками, — Расходы у нас растут изо дня в день. Я продал лес, теперь, кажется, придётся продать и мельницу. Мы ведём жизнь не по средствам. У нас множество бездельных ротозеев: четверо на конюшне, четверо на кухне, горничных две… Лет десять тому назад я продал бы душ пять-шесть, но сейчас это невозможно… Долго ли мы будем содержать этого… как его… Трофима?