Тайна святого Грааля: От Ренн-ле-Шато до Марии Магдалины
Шрифт:
В устах самого Талиесина рассказ о его «инициации» звучит так: «В то время, когда я томился в плену, словно легкое дыхание наполнило меня — и знание, которым я владею, было передано мне на языке, не имеющем слов, — но мне пришлось спасаться от страшной разгневанной ведьмы, вопли которой были ужасны [29]». Без сомнения, эволюция, представленная рядом метаморфоз, через которые прошел Гвион Бах перед тем, как стать Талиесином, могла оказаться опасной. Пути, которыми приходят к обретению Философского камня, нередко усеяны смертельными ловушками, о чем свидетельствуют странствия и битвы рыцарей, отправившихся на поиски святого Грааля, ведь суть поиска состоит в том, чтобы достичь цели во что бы то ни стало, невзирая
И все же главенствующая роль принадлежит здесь Каридвен: именно она безраздельно владеет секретом. То же можно сказать и о деве, которая несет Грааль в романе Кретьена де Труа; удивительный сверхъестественный свет, исходящий от Грааля, тому подтверждение. Свидетели этого фантастического кортежа не должны поддаваться увиденному, дабы не ослепнуть от этого света таинственного происхождения, но в то же время они «насыщаются» им, чтобы еще глубже уйти в бездну. В ней, как в настоящем подземном соборе, обитает «дева Грааля», которая ждет того, кто будет достоин разделить с ней ее сокровенный и волнующий секрет. Но для этого «избранный» герой должен углубиться в непроглядный мрак тайны.
Последнее обстоятельство заставляет вновь вернуться к вопросу о происхождении имени «Персеваль». По общему мнению, оно сопоставимо с именем «Перлесво»: как мы уже говорили, его имя можно интерпретировать как «тот, кто потерял свой дол» — в силу того, что враги незаслуженно обошлись с отцом героя и лишили его владений. Соответственно, все действия Перлесво направлены на то, чтобы исправить эту несправедливость. Однако Персеваля во всех текстах ждет иная судьба — он неизменно становится королем Грааля. Следовательно, в его имени нет ничего, что бы отсылало нас к «потерянному долу»: действительно, герою удается отомстить, но в результате он становится королем иных владений, королевства Грааля. Это дает нам возможность по-иному истолковать его имя.
Не может ли «Perce Val» означать следующее: «тот, кто раскрыл (percer) секреты, спрятанные в долине (val) теней»? В пользу этой гипотезы говорит само расположение Замка Грааля (или Замок Чудес в рассказе о Передуре). Он стоит не на холме, а на берегу пруда, в глубокой долине, утаенной от всякого, кто не обладает «даром двойного зрения». Несомненно, этот замок находится в волшебной местности, называемой кельтами «Иным миром». То была родина древних богов, знаменитых племен богини Дану, открывавшаяся взору лишь один раз в год, во время праздника Самайн, когда незримый мир становился видимым для простых смертных. Впрочем, иные отважные герои порой проникали в этот таинственный потаенный мир не дожидаясь благоприятного часа.
В пользу такого толкования говорит еще один аргумент. В одной из прозаических версий этой истории (версии, правда, несколько вялой и слащавой), датируемой XV веком, главный герой носит имя «Perceforest». Из него можно заключить, что герой вел свои поиски в лесной чаще, пытаясь найти и разгадать спрятанный там секрет. Тот факт, что лес всегда символизировал женское начало, лишь подчеркивает роль Женщины-Наставницы, той таинственной многоликой Императрицы из рассказа о Передуре, которая под видом Каридвен появляется на страницах «Истории Талиесина».
Так, может быть, Каридвен — загадочная «дева Грааля»?
Часть вторая
СКВОЗЬ ПРИЗМУ ХРИСТИАНСТВА
Итак, ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в основу многочисленных сказаний о Граале положены языческие, без сомнения кельтские, источники. Анализ таких текстов, как «Перлесво» или рассказ о Передуре, прекрасно показывает, насколько далек был первоначальный образ Грааля от общепринятого представления, сложившегося под влиянием Римской церкви. Вызвано это было тем, что произведения, языческие корни которых были очевидны, не могли свободно функционировать в эпоху усиления
Яркий тому пример — «переоценка», переосмысление мифологических героев: персонажи греческих, римских, германских или кельтских преданий становились в христианской традиции либо «святыми», либо «дьяволами» — в зависимости от своего характера или образа жизни. Сам дьявол приобрел черты древнего доисторического божества (знаменитого Цернунноса, бога с оленьими рогами), а его изображение в виде рогатого и волосатого чудища с ногами-копытами закрепилось не только в различных видах искусства, но и в коллективных представлениях общества. Однако до того как Цернуннос стал подобием дьявола, его превратили в «святого» Корнелия, высочайшего покровителя церковного прихода Карнака, являвшегося защитником рогатого скота.Контаминация этого героя с реальным историческим лицом — римским папой Корнелием — лишь усложнила первоначальный образ.
Можно привести и другие примеры подобного переосмысления. Имя древнего кельтского божества Эдейрна (по-видимому, произошедшее от того же корня, что и латинское «ternus», «вечный»), занимавшегося военным ремеслом и охотой, было использовано составителями романов о рыцарях Круглого стола: так назван один из спутников короля Артура. Впоследствии Эдейрн стал «святым», в то время как его брат Гвинн («белый») был превращен в привратника Ада, заботящегося о том, чтобы из преисподней не мог вырваться ни один осужденный. Странная судьба у родных братьев… Кельтская богиня Бригита, чьим римским эквивалентом была Минерва, обрела вторую жизнь в образе «святой Бригиты», аббатисы из Килдара (что, впрочем, не доказывает действительного существования этой раннехристианской святой…). «Языческое происхождение» не помешало святой Бригите стать второй покровительницей Ирландии. Первое место занял святой Патрик, не менее сомнительный персонаж: вероятно, это собирательный образ многочисленных миссионеров, проповедовавших слово Божье в Ирландии V века. Вполне возможно, что Дану (Дана, или валлийская Дон), богиня Начал и прародительница знаменитых племен, носящих ее имя («племена богини Дану»), нашла свое отражение в христианизированном образе «святой» Анны, матери Девы Марии, имени которой не упоминает ни один канонический текст.
В подобных условиях не стоит удивляться тому, что языческое наследие — Грааль и его поиск как инициация, позволявшая герою достичь совершенства, — впоследствии было использовано в качестве модели христианской аскезы. Однако порой благие намерения отходили на второй план: так, если взглянуть на рассказ о Перлесво под определенным углом зрения, то можно заметить, что он насквозь пропитан идеями крестового похода. Средневековое общество не отвергало столь воинственной концепции, предложенной монахами клюнийского ордена: «очищение мира от скверны», пропагандируемое «Перлесво», уничтожение зла, непременно исходящего от дьявола, — не преступление, а благое дело. Впоследствии подобное оправдание своим действиям будет использовать и «святая» инквизиция.
Приблизительно в 1200 году идеалы Римской церкви несколько меняются. Вслед за временем крестовых походов, необходимых не столько для того, чтобы укрепить веру, сколько для того, чтобы направить социальную агрессию в нужное русло, наступил период размышлений и созерцания. Милосердие, человеколюбие оттеснило в сторону понятия о правосудии и справедливости; яркий тому пример — деятельность святого Франциска Ассизского. Великолепные готические соборы окрыляли верующего, усиливая в нем любовь к Всевышнему и стремление выполнить любое его пожелание, что приводило к некоему «духовному дирижизму» в обществе.