Тайна святых
Шрифт:
Иван в гневе велел снимать колокола с соборной церкви и грабить ризницу. Юродивый сказал строгим голосом: “не тронь нас, прохожий человек, ступай скорее прочь. Если еще помедлишь, не на чем тебе будет бежать отсюда”. В этот момент вошел Малюта Скуратов, бледный от страха, и доложил царю, что любимый конь его пал. “Вот только тронь кого-нибудь в богоспасаемом Пскове, - закричал юродивый, - тотчас издохнешь, как твоя лошадь”.
Иван уехал из Пскова со всем своим войском. Кто изучает историю, не исключая из хода событий дела Божии, должен признать, что Москва и Новгород не имели сил добрых, чтобы действенна стала для них помощь Божия, являемая через живущих в народе-церкви - посланников Христовых, верных свидетелей. Псков же имел эту доброту и его спас св. Никола Салос. Что эта пощада города явилась исключительной
В первую половину Иоаннова царствования и в Москве был великий святой юродивый Василий блаженный, но он скончался еще при жизни Анастасии. В последнюю болезнь Василия царь и царица с двумя детьми приходили его проведать. Гроб блаженного несли царь и бояре. Характерно, что ни дружбы, ни знакомства у Василия не было ни с кем, для всех он был чужим.
Кроме мании преследования у Иоанна была религиозная мания. Эта мания заставила его устроить тот монастырь из опричников в Александровской слободе, который называют кощунственной пародией на монастырь. Однако, несмотря на явную нелепость этого монастыря, Иван очень строго исполнял его устав; в четвертом часу утра он ходил на колокольню с царевичами Иоанном и Феодором благовестить к заутрене; братья 300 человек выборные из опричников шли в церковь, кто не являлся, того наказывали 8-дневным заключением. Служба продолжалась до шести часов. Царь пел, читал и молился столь ревностно, что на лбу оставались знаки крепких земных поклонов. В 8 часов собирались к литургии, а в десять садились обедать все, кроме Ивана, который, стоя перед аналоем, читал жития святых, обедал после. В 8 часов шли к вечерне. В 10 часов царь отправлялся в спальню, а в полночь вставал и начинал молиться. Конечно, все это был только больной бред царя.
Иногда в церкви отдавались распоряжения о новых казнях или пытках, часто после обеда царь отправлялся в застенок смотреть пытки. Называть это кощунством или оскорблением Господа так же нелепо, как считать оскорблением Бога безумные жесты больных в сумасшедших домах. Оскорбление Христа в эти времена было не здесь, а в частных домах, где домашние игумены молились с семейством перед иконами в углу, тогда как на стене висела плетка.
Но вот чем мы действительно обязаны Ивану Грозному - это вскрытием лжи религиозного значения самодержавной власти. Он злоупотребил своею властью, но зато он и разоблачил до конца эту фикцию, под гипнозом которой находился так долго русский народ.
У Владимира Соловьева читаем: от Ивана Грозного к нам дошла самая верная и полная формула христианской монархической идеи: “Земля правится Божиим милосердием и пречистыя Богородицы милостию и всех Святых молитвами и родителей наших благословением и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводы, и еже ипаты и стратиги”. Эта формула безукоризненна, говорит Соловьев, нельзя лучше выразить христианский взгляд на земное царство. Но если это слово сопоставить с историческим образом того, кто его произнес, то какой трагический смысл оно получает*. Мы не согласны здесь только с эпитетом “трагический” - следует сказать: фальшивый (неверный). Истина формулируется так: “Земля правится не Божиим милосердием и пречистыя Богородицы милостью, а Нами Царями Самодержцами всея Руси, которые правят так, как им самим хочется, и очень часто без всякой милости и без всякого милосердия”. Формула монархической христианской идеи, составленная Иваном, ценна тем, что не имеет никаких богословских ухищрений и стилистических украшений, а выступает во всей своей жалкой наготе. Он сам верил в то, что писал, и потому выражался столь откровенно. Так верил, что в письме к Курбскому пишет, что он не нуждается ни в какой помощи от людей, так как получает ее от Бога, Пресвятой Богородицы и святых угодников. Так же думали и все русские самодержцы, начиная с Ивана III после его женитьбы на Софии Палеологи кончая последними императорами. Антихристов самообман.
* Удивительно. что такой глубокий человек, как Владимир Соловьев, полемизирует далее с больным Иваном.
Ивану удалось вскрыть самую сущность идеи, потому что эта идея, всецело завладев царем, диктовала ему то, чем она была сама в себе.
Мысль о самодержавии занимала Ивана еще в детстве: когда бояре в домашней обстановке плохо обращались с
Время Анастасии было такое, что он забыл о возможностях своей власти. Но когда заболел манией преследования и ему понадобилось для укрощения своих внутренних врагов уничтожать живых людей, призвал на помощь царскую власть, в безумии своем давая ей фантастическую беспредельность.
* * *
Что такое была опричнина по существу, как народное явление? Это была первая попытка христианского государства, расколотого в самом себе богохульным смешением религиозного умонастроения с материалистической практикой жизни — уничтожить самого себя. Взрыв стихийных сил вследствие внутреннего нравственного противоречия в жизни царства. Вместо опричнины могло быть и нечто иное, не менее страшное.
Совершенной особенностью этого первого русского мятежа было то, что начат он был верховной властью самодержавного царя, т. е. произошел как бы законным порядком.
Благочестиво терпеливый русский народ не имел решимости воплотить в жизнь рознь, которая раздирала его внутренне, и вот самодержавный царь сходит с ума, чтобы стать первым мятежником в своем государстве. Изображая состояние народа-церкви сообразно Домострою, мы должны были остановить наше внимание на личности Ивана IV, так как принято его считать виновником рокового междоусобия, выразившегося в явлении опричнины; между тем сам царь был жертвой тяжкого состояния церкви того времени.
Дальнейшие попытки саморазрушения христианского государства неправедного также шли под царским знаком. Глубокие потрясения смуты начала XVII века, великий мятеж Степана Разина в 1670 году, наконец, охвативший почти всю среднюю Россию страшный бунт Пугачева в 1774 г. — совершались как бы во имя царя. В смутное время уничтожали и грабили друг друга: то ради отсутствия прирожденного царя, то из-за самозванного царя, то за царя желанного. Степан Разин объявил, что в его войске находится царевич Алексей, сын царя Алексея (тогда покойный) и патриарх Никон (тогда осужденный и сосланный). Пугачев прямо назвался императором Петром III. В Степане Разине и в Пугачеве чувствуются мрачные отблески какого-то их мистического избранничества. Пугачев сказал первому следователю, его допрашивавшему: “Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство”. Это изумительное слово глубоко правдиво, ибо в нем нет превозношения, а напротив, признание своего окаянства, т. е. ничтожества и вины, и в то же время вера, скорее, чувство в свое призвание. И поведение его перед казнью показывает христианскую покорность своей предрешенности. Во время чтения приговора Пугачев часто крестился на соборы и после чтения, сделав несколько земных поклонов, просил прощения у народа: прости народ православный, отпусти, в чем я согрубил пред тобой.
Весь облик Степана Разина показывает существо необычайное. Некогда ходивший на богомолье в Соловецкий монастырь, он выступил начальником бунта, как совершеннейший атеист, даже мрачно насмехаясь над религией. Зачем вам попы? — сказал он желавшим восстановить один храм. — Венчаться? Пропляшите вокруг ракитового куста — вот и повенчаны. Степан выступил как беспощадный мститель за неправду русских властителей; милосердие было ему чуждо. Но и себе не просил он милости. Во время пыток, предшествовавших казни, мужество его кажется сверхъестественным.
После пятого удара кнутом на дыбе многие сходили с ума, Разин получил около сотни ударов, но не испустил ни одного стопа. Все стоявшие здесь дивились.
Его положили на горящие уголья, Степан молчал. По его избитому и обожженному телу стали водить раскаленным железом, и тут молчал Разин.
Когда брат его Фрол, тоже подвергнутый пытке, стал вопить от боли, Степан сказал: “Экая ты баба! Вспомни наше прежнее житье: мы проживали со славой, повелевали тысячами людей; надобно же теперь переносить бодро несчастье. Разве это больно? Словно баба иглой уколола”.