Тайна Тихого океана
Шрифт:
Опять в неверном свете факела заплясали на стенах рисованные человечки. Хрустнула под каблуком обглоданная временем до белизны чья-то берцовая кость. С позиций обороны атаковать противника, идущего по коридору и не имеющего возможности свернуть – самое то. Его передвижение ограничено, плюс время экспозиции наибольшее. В узком проходе принято два варианта поведения. Прижаться к стенке, чтоб представлять наименьшую мишень, или идти по серединке, чтоб не поразили ни осколки, ни отрикошетившие пули. Валера не стал липнуть к стене, там могли быть вмурованы отравленные шипы.
Но не вероятная встреча с неведомым врагом мытарила Валере душу. Зыкин тревожился, что, даже найдя воспетый в
И вот на пути Валеры возникла третья преграда. Скорее, не преграда, а соблазн. В нише на каменном постаменте стоял крупный, с четверть метра ростом, плоскоголовый массивный божок, похоже, из чистого золота. Золотой рот уродца затыкал золотой апельсин, руки не имели локтей, и ступни казались длинноее рук. Божок пустыми глазницами пялился за спину Зыкину, будто там кто-то подкрадывается.
Хитрость на первый взгляд дешевая. Ты тронешь истукана, и тут же из невидимых отверстий в тебя полетят пропитанные ядом кураре иглы. Или обрушится земляной пол под ногами, или загромыхает из тайника каменный шар диаметром со всю пещеру и покатится за улепетывающим тобой, пока мокрого пятна не оставит.
Плюнув на золотой подарок, Зыкин двинул дальше. А дальше в ноздри стал все крепче набиваться запах болотной гнили, и все ниже над головой нависала твердь. И вот в тусклом и обманчивом свете факела скрючившийся в три погибели Валера разглядел вытекающий из стены, и в противоположную стену уходящий весьма широкий ручей. Дно усеяно крупной галькой, и ерошатся буруны вокруг выставивших покатые плешки на поверхность особо крупных валунов. И ни единой водяной блохи, даже тина не зацепилась и не оплела космами камни.
Если бы не низкий потолок, Зыкин перемахнул водную преграду, и не оглянулся. Но на корточках далеко не прыгнешь [96] . И тут новое подозрение закралось в душу мегатонника. Удушающая болотная вонь прямо таки напрочь размазала прочие запахи. Тем не менее, водичка была в ручейке не такая уж мутная, не такая уж гнилая. Нечему было вонять столь удушливо.
Валера хмыкнул, отложил лук, вернулся к золотому идолу и уже безбоязненно свернул того с почетного каменного постамента. Потолок на голову не рухнул, пол под ногами не разошелся. Оказавшись снова у ручья, боец поднатужился и зашвырнул весящего не меньше двухсот кило болванчика на середину потока.
96
В силу малого срока службы рядовой не владел методиками «юла» и «лягушка-путешественница»
Швырнул и предусмотрительно отпрыгнул подальше, чтоб ни одной брызги на одежду не попало. Это только золотому божку плещущаяся в замаскированном под русло свинцовом желобе серная кислота не страшна. А Зыкину, хоть и мегатонник, такой душ ни к чему. Теперь с выставившим из потока плоское темя идолищем поганым ручей стал вполне форсируем.
Валера оказался на другом берегу и тщательно прислушался. Кроме чуть слышного рокота гоняющих кислоту по кругу насосов он услышал и чье-то тяжелое дыхание.
Кто-то шебуршился во мраке дальше по коридору. Валера не стал тушить факел. Явно впереди его ждала не засада. В засадах не пыхтят, будто объелись поросенка под хреном.
Ход постепенно расширился и закончился небольшим залом. Одна стена (или прежде здесь был проход?) обрушилась. Комья песка и глины свежо пахли грибницей. И заваленный по пояс комьями и камнями на полу лицом вниз лежал атлет из прибывшей на пароходике команды. Правая рука атлета судорожно сжимала невесть откуда здесь взявшийся есаульский яловый сапог. На банку сгущенки готов был спорить мегатонник, что именно родной, есаульский.
– Жив? – склонился Зыкин над атлетом.
– Ес итыз, – простонал потерпевший, – Позвони по «девятьсот одиннадцать». Плиз.
– Я не знаю их телефонный номер.
– Позвони, умоляю!
– Перестань хныкать, как баба, сейчас я сам тебя откопаю.
– Плачут не женщины, а их не рожденные дети, – назидательно пробормотал пострадавший, демонстрируя склонность к афористичному мышлению.
А вот находящемуся по другую сторону завала Мартину было не до афоризмов. Проклятая пигалица поторопилась дернуть рубильник. И подземный взрыв, вместо замести следы, погреб под завалом к такой-то мутер ключ номер один вместе с отправившимся за ним гениальным метеорологом.
Со всех сторон хлестала рыжая вода. Злобно гудела под потолком последняя светящаяся из трех неонка. Партайгеноссе ерзал на механическом кресле по луже диаметром пять метров в истеричных попытках выжить. Три минуты, и вода затопит искусственную пещеру. Но партайгеноссе просто не умел сдаваться. Не вырубая мотор и не останавливаясь, Мартин вывинтил из кресла длинную алюминиевую палку, на которой крепилась капельница, сорвал и отбросил пластиковую колбу. А палкой дотянулся до кодового замка на аварийном выходе и набрал код. Да вот незадача, дверь по низу завалило комьями глины, и она забастовала.
Вода уже хлюпала в сандалях партайгеноссе. И мерзкий студеный страх комариным писком зудел на ухо панические всхлипы. Пластиковая колба всплыла и вместе с другим мусором стала раскачиваться на рыжих волнах. Вода все прибывала, из щелей поперли запаниковавшие всклокоченные крысы, бледные змеи и панцирные жуки. Часть сразу тонула и всплывала вверх раздутыми животами, часть карабкалась на кресло с беспомощным инвалидом. Пока вода не затопила мотор, еще можно было рулить по кругу и отбиваться алюминиевой палкой от барахтающихся отупевших от кошмара тварей. Мартин сделал круг, а потом придумал кое-что получше и стал мыкаться взад-вперед, нагоняя все большую волну на заблокировавшие аварийный выход валуны.
Мартин Борман прекрасно сознавал, что находится на волосок от смерти. И чтобы заглушить спазмы ужаса, партайгеноссе прибег к испытанному и самому надежному лекарству. Разве ему раньше не приходилось так же туго? Мартин вспоминал.
В «Салоне Китти» [97] шептались, что в 1924 году он просидел четырнадцать месяцев в тюрьме за политическое убийство. Никто толком не знал его до того дня, когда Гесс улетел в Англию. Гиммлер получил приказ фюрера навести порядок «в этом паршивом бардаке». Так фюрер отозвался о партийной канцелярии, шефом которой был Гесс – единственный из членов партии, называвший фюрера по имени и на «ты». За ночь люди Гиммлера произвели более семисот арестов. Были арестованы ближайшие сотрудники Гесса, но аресты обошли ближайшего помощника шефа партийной канцелярии – его первого заместителя Мартина Бормана. Более того, он в определенной мере направлял руку Гиммлера: он спасал нужных ему людей от ареста, а ненужных, наоборот, отправлял в лагерь.
97
фешенебельный публичный дом под патронажем СС, нашпигованный подслушивающей аппаратурой