Тайна трех
Шрифт:
– Восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь. Все. Готово, – отвернулась от аквариума мама. – Только не говори, что не купил рыбу. Мы едим ее по четвергам шестьсот пятьдесят шесть четвергов подряд!
– Суши тоже рыба. Я сбегаю принесу! Это будет быстрее! – торопился отец в прихожую натягивать кроссовки, аккуратно огибая реанимированный половик.
– Мне нужен минтай, Игорь! Ровно в восемь вечера на столе должна быть рыба. Ты. Не. Успеешь, – закипала она, краснея и сжимая кулаки до побелевших пальцев с проступившими венками. Как бы ногтями кожу ладошек не проткнула.
Длинная стрелка часов приближалась к пятидесяти шести
– Мам, у нас есть рыбные палочки! – вспомнила я. – Ты хотела голову мыть! А я приготовлю. Палочки за три минуты пожарятся!
– Нет, Кирюша, не нужно. Я сама. Сбегай в палатку за сметаной.
– Ладно! – Я видела, что мама пошла к морозильнику, а отец с прозрачной кружкой чая свернул в холл, приближаясь к барной полке.
Натянув стоптанные кеды, перепрыгивая веер ступенек, я сбежала с третьего этажа. Август выдался жарким. На турниках тетя Зина выбивала мухобойкой половики. Здороваясь со всеми соседями подряд, она выискивала подельника для перекура – ритуала, сопровождающегося пересказом дворовых сплетен. История моей семьи про кроликов уже восьмой год возглавляла ее хит-парад. Ровно столько мы жили в Нижнем, когда отца снова перевели.
По квартире разносился приятный рыбный аромат. Я почувствовала его с порога, закручивая центробежной силой пакет с банкой сметаны. Настроение улучшилось – мама успела пожарить палочки до наступления восьми вечера и скандала не будет, папе не придется петь или бить вазы об стены, выводя маму из истерики (когда она повторяла, например, одно и тоже четверостишье по сто раз подряд).
– Ужинать! – позвала она.
Отец сидел в холле. Он смотрел футбол, пил сорокаградусный «чай». Чашка у него была огромная и прозрачная, когда он пил, он видел экран телевизора сквозь стекло. Так он точно не пропустил бы голевой момент. Или маму с геранью.
У себя в комнате я чуть не споткнулась о собранную сумку. Поверх торчащих вещей лежала черно-белая фотка, снятая на детской площадке.
– А это что? – подняла я снимок, заметив в клетке классиков кривой рисунок.
Сквозь школьную линейку с небольшой лупой на кончике рассмотрела круг с торчащим из него в стороны крестиком. Еще один крестик, голосующий за мой отъезд?
В Москве смогу узнать что-то новое о себе и молодости моих родителей. Об этой площадке, после игры на которой у меня болели пальцы на руке. Это ощущение я помню очень хорошо. Боль в правой руке каждого хряща, каждого сухожилия, каждой косточки от кончиков пальцев до запястья. Чтобы восстановить руку и придать ей гибкости, после года страданий от болевых ощущений я оказалась в гимнастике.
Это помогло. Пальцы с тех пор ныли редко. В основном из-за стресса.
Слева в углу валялись обручи, булавы и гимнастические ленты. Справа хоккейные коньки, вратарская маска и щитки. Я любила спорт, но по-прежнему не любила подчиняться (школьный психолог говорил, что Кира Журавлева – гиперактивная девочка. Бабушка причитала: «Это все из-за кроликов»).
В прошлый раз меня «отстранили», что в переводе с тренерского означало выгнали из команды по художественной гимнастике, когда я пришла на соревнования с растрепанным пучком, ненакрашенная и в мягких шортах. У меня начались критические дни, жутко болел живот. Я вышла на маты в шортах, даже не замазав три прыща на щеках и носу и оставив волосы спутанными в пучке. Хотелось не швырять ленты, а швырять во всех тапками и, свернувшись калачиком, смотреть мультики и пить какао, сваренное из шести с половиной ложек порошка.
Архаичный вид спорта, в котором даже цвет заколок посылает в мир зашифрованные послания, послал меня куда подальше. Я ответила взаимностью. И послала секцию, решив больше времени посвящать хоккею.
В хоккее дела шли получше и выгоняли из команды пореже. Ну вот что это за формулировка – «чересчур»? «Вашей дочери чересчур много», – говорил отцу тренер. Она чересчур быстро гоняет. Чересчур сильно прессует. Чересчур агрессивна. Чересчур пассивна. Чересчур как девочка. Чересчур как не девочка.
Я играла в смешанной команде любителей, где тренируются и парни, и девушки от пятнадцати до восемнадцати.
Тренер постоянно цеплялся. Он был самый настоящий сексист, бросал фразочки типа «запишись на кройку и шитье с таким вышиванием лезвием!», «не делайте ей скидок, парни, прессуйте, как будто у нее защитная ракушка!», «ты баба или боец?! Реши!».
Он хотел, чтобы я решила?
На следующей тренировке я выехала на лед в красном бикини с распущенными волосами, залитая автозагаром и блестящим лаком, которым прыскают волосы гимнастки. Оставила из экипировки только маску и ракушку для паха.
Под тренерский свисток, под крики парней из команды я обошла с клюшкой несколько препятствий, забила шайбу и напоследок изобразила изящное фигурное вращение. Тот выход до сих пор вгонял меня в краску, стоит вспомнить. Словно этот поступок совершила не я, а мое внутреннее альтер эго. Мне было и приятно, и страшно одновременно от своей смелости, наглости и решительности. Совсем на меня не похоже.
Все старшие классы я отсиживалась на последних партах тенью. Не встречалась с парнями, не ходила с компаниями в киношки и на вечеринки. Все, что у меня осталось… желание раскопать информацию о прошлом. Именно поэтому я не послала Воронцовых с их приглашением, не послала идею переселиться в чужую семью и закончить выпускной класс в незнакомой новой школе, вместо этого я послала себя за железнодорожными билетами на вокзал.
Зарывшись в подушки вечером, отправила сообщение Светке:
«Кажется, уезжаю в МАААскву».
«Надолго?»
«Как фишка ляжет…»
С кухни раздался ор. И на этот раз надрывался отец. Такого истошного вопля я за всю жизнь от него не слышала. Даже не знала, что в его горло встроены столь мощные усилители голосовых связок.
В центре кухни, обернутая в белый фартук с рюшами, в первой балетной позиции стояла мама. Желтое платье до колен с рукавами-воланчиками. Мягкой варежкой она протягивала отцу сковородку, на дне которой аккуратно лежали его пожаренные экзотические аквариумные рыбки.
– По четвергам, дорогой, рыбный день! Приятного аппетита!
Фишка легла всеми восьмьюдесятью восемью боками за мой отъезд.
Глава 2
Вороной блондин в ананасовом флере
Спустя два дня отец решился на разговор. Хорошо, что он первый. День отъезда сегодня. Все это время наша семья молчала упорнее рыбок. Теперь уже мертвых.
Я сидела за письменным столом, поджав колени под подбородок. Монитор старого ноутбука перешел в режим ожидания, и я увидела отражение отца. Он был небрит. Под веками расцвели синяки мало спящего, мало дышащего и мало счастливого человека.