Тайна трех
Шрифт:
Если дома у Аллы теперь вот так и все это отражает ее внутренний мир, какой же она была, когда в ее голове были не все дома?
Дом, что виднелся рядом и пониже, скорее всего, предназначался для персонала. Оранжерею со стеклянной крышей и стенами оказалось опознать проще всего. Она была (что неудивительно) зеленая, похожая на многоэтажный парник с торчащим в центре конусом в форме початка кукурузы высотой с двенадцатиэтажный дом.
Я непременно решила рассмотреть сооружения завтра при свете дня.
– Ну и парничок… – уставилась я на сооружение размером
– И не только. Там ее лаборатория, – ответил Женя, выгружая из багажника чемодан.
– Ботанка в прямом смысле слова. В замке из стекла и травы.
От созерцания оранжереи меня отвлек голос. Голос парня. Интересно, давно он стоял у нас с Женей за спиной и наблюдал за тем, как я ласкаю ступнями их шелковистый газон?
– Наконец-то вы прибыли. Женя, отнеси багаж гостьи в первую спальню, – произнес он.
Парень стоял на высоком крыльце трехэтажного Каземата. В спину ему бил свет из распахнутой двери. Он был расслаблен и облокачивался руками о парапет, выложенный диким камнем. На глаза у него почему-то были опущены темные солнцезащитные очки, несмотря на сумерки.
Капот «Ауди» тихо щелкнул, как щелкнуло что-то в моей грудной клетке. Надеюсь, это был хруст остеохондроза, когда я запрокинула голову, пытаясь рассмотреть владельца голоса.
Воронцов отвернулся, поднимая голову к небу, словно позволял мне беспардонно себя рассмотреть целых две с половиной минуты. Я всегда думала, что не влюбчива, в отличие от Светки, которой нравился каждый минус первый. Со мной в хоккейной команде играли двадцать парней, но ни с одним я не пошла на свиданку, хотя Галкин с Уткиным пробовали подкатить.
Еще смеялась: что за птичья свадьба?! Журавлева встречается с Галкиным или Уткиным.
Но этот голос. Он проник в меня вместе с туманом ананасового вейпа, который курил Воронцов. Через минуту он сорвал с глаз темные очки, повесил их дужкой на горловину расстегнутой на пару пуговиц белой рубашки. Его волосы рассыпались по лбу, и я так и не поняла – блондин он или брюнет? Темные пряди перемешивались с обесцвеченными, а потому про себя я назвала его вороным блондином.
На ладонях у него были красные кожаные водительские перчатки с обрезанными пальцами, а на локте висела небрежно перекинутая кожаная куртка. Весь его внешний вид излучал уверенную самовлюбленность и добродушный настрой.
Легко быть дружелюбным, когда ты богат. О чем беспокоиться, если все дано по праву рождения? О перчатках, которые подходят под цвет каждой твоей гоночной тачки, как заметила я ранее – все они были оттенком от алого до оранжевого, короче, были красными.
Решив, что ночного любования его персоной достаточно, он спустился по лестнице и протянул мне руку:
– Максим Воронцов, рад, что теперь ты с нами. Как добралась?
Он был из тех парней, проходя мимо которых хочется обернуться посмотреть – не обернулся ли он?
– Кира Журавлева. Спасибо, что пригласили, – быстро дотронулась я до его пальцев, не зная, как именно их сжимать. Сильно, слабо или нужно только подержаться? Но за что? За перчатку или за кончики его неприкрытых фаланг?
Я понимала, что нервничаю рядом с ним, становясь краснее «Феррари».
– В нашем доме всегда рады гостям. И особенно гостьям, – подмигнул он. – Женя, в первую спальню, – строго напомнил Воронцов застрявшему в дверях водителю, – отнеси вещи Киры в первую спальню.
– Как скажете, Максим Сергеевич, – вздохнул он.
Богатый, уверенный в себе красавчик. Кажется, моя самооценка рядом с Воронцовым вот-вот рухнет ниже их трехмиллиметрового газона. Он совсем не был похож на своего огромного отца – круглого, как кольцевые Москвы.
Карие глаза Максима с небольшой восточной ноткой рассматривали меня столь же внимательно, как недавно смотрела на него я. Узкий подбородок и заметные скулы, широкий рот и чувственные губы.
Но не внешность подкупала в Воронцове. Он стоял передо мной на газоне (о который я только щекой потереться не успела), как непоколебимый властитель мира стоял бы на шаре размером с глобус – царь Земли, жонглирующий планетами. Он смотрел на меня, но не пялился; улыбался, но не лыбился; проявлял интерес, но без капли похотливости.
Я не могла придумать слово, чтобы правильно описать его взгляд.
Делая вид, что по три раза на день оказываюсь возле студентов в их резиденциях на Рублевке, я разговаривала с ним тоном из серии «отвали». Так я общаюсь со всеми, кому глубоко симпатизирую, но не собираюсь признаваться в этом.
– Ваше полное имя Кириллия? – спросил Максим, когда наше рукопожатие затянулось.
– Ага, если ваше Максимилиан.
Он улыбнулся, опустив голову. От легкого движения его челка упала на лицо, пока резким кивком он не стряхнул ее обратно. Макс смотрел мне в глаза так, как я никогда не умела. Не умела держать зрительный контакт, не моргая, не раздражаясь, не паникуя, не начиная дрожать и заикаться.
Я даже в лица прохожих никогда не смотрю и не понимаю, почему кто-то посторонний на меня таращится. Нельзя просто прямо идти по своей половине пешеходки и не тырить мою кармическую энергию?
– Завтра воскресенье, – зачем-то напомнил Воронцов, – дом встанет рано. Тебе на второй этаж. Первая дверь слева, – поднялся он по лестнице, – не проспи, Кириллия.
– Чего не проспи?
Макс не ответил. На крыльцо вышел Женя, протянул мне визитку с номерами телефонов водителей:
– Завтра воскресенье. Спокойной ночи, Кира.
– Ну да, ладно, пока.
Я пожала плечами. Воскресенье – и что? Раньше тринадцати утра по воскресеньям я не просыпаюсь, куда бы этот дом ни собирался, я точно пас.
Оставшись одна, я бросила взгляд на оранжерею Аллы, на потухшие окна всех домов, считать которые было бесполезно, и поплелась в свою гостевую комнату.
В глубине холла играла негромкая музыка. Слышались удары бильярдных шаров и смех парней. По ногам веяло сквозняком. Я удивилась, заметив, что пол выложен необработанным булыжником, как на древних мостовых.