Тайна тринадцати апостолов
Шрифт:
Но сам Старыгин относился к этому иначе.
Перед ним была тайна, связанная с одним из величайших художников позднего Возрождения, – и он не мог пройти мимо этой тайны, не попытавшись ее раскрыть.
А в том, что за этой надписью скрыта какая-то тайна, Старыгин нисколько не сомневался: недаром на холсте написано Secretum secretorum!
Между тем в угловом помещении, где произошел из ряда вон выходящий случай, то есть в запертом зале обнаружили труп, события шли своим чередом. Елизавета Петровна в обмороке провалялась недолго, все же она была тезкой знаменитой императрицы, дочери Петра Первого, а у той, говорят, сила духа и закалка были что надо.
Итак, Елизавета Петровна очнулась быстро и осознала себя лежащей на полу перед портретом адмирала Морозини. Адмирал крепко сжимал свой жезл, с которого капала кровь, а посреди зала валялся посторонний мертвый мужчина.
Сказать по правде, Елизавета Петровна больше расстроилась из-за адмирала. Как-никак ей доверена была ценная картина, и теперь она не пропала (слава тебе, Господи!), но испорчена, так что с нее, Елизаветы Петровны, спросят по всей строгости.
А того типа, что лежит на полу, она первый раз видит. И, судя по всему, последний, учитывая его плачевное состояние.
Взглянув еще раз в глаза венецианскому адмиралу, Елизавета Петровна не нашла там понимания, а только прежнюю суровую непреклонность.
Кардинал, как всегда, искал ответы на все вопросы на небесах, монах хитро улыбался – дескать, я-то, может, и знаю, но не скажу.
Елизавета Петровна поняла, что искусство в данном случае ей не поможет и следует обратиться к людям. На этот счет имелась инструкция, которой нужно тщательно следовать.
Елизавета Петровна вздохнула и оглядела зал.
Пол был в кровавых пятнах. И стены кое-где тоже. Она посмотрела на свои руки и все поняла. Очевидно, когда плюхнулась на пол там, возле трупа, то без очков вляпалась в кровавую лужу. А потом наследила по всему залу.
Стыдно. Ну что ж, теперь она обязана сделать то, что предписывает ей инструкция.
Обойдя труп по широкой дуге, Елизавета Петровна подошла к двери, достала мобильный телефон и позвонила сначала главному хранителю отдела итальянской живописи Лютостанскому, затем в службу безопасности Эрмитажа. Не стала живописать подробности, но сказала, что дело очень серьезное и срочное, медлить никак нельзя.
Какая-то посетительница сунулась было в зал, но была остановлена Елизаветой Петровной.
– Зал закрыт, – твердо сказала она, – по техническим причинам.
Женщина взглянула на ее руки, ахнула и убежала.
Первыми успели парни из службы безопасности музея, затем прибежал Лютостанский.
– Елизавета Петровна, голубушка, – закудахтал он, – на вас лица нет! Как вы себя чувствуете?
Она закатила глаза и слабо махнула рукой в сторону картины, и Лютостанский тотчас забыл о ее существовании и мелкими шажками подбежал к портрету адмирала.
– Что это? Боже мой! – в голосе его был самый настоящий ужас.
На труп в центре зала Лютостанский не обратил ни малейшего внимания.
Парни из службы безопасности огородили труп лентой и перекрыли доступ в коридорчик перед угловым залом, чтобы никто из посторонних не болтался у двери.
Ждали полицию, а пока велели Елизавете Петровне никуда не уходить, даже в туалет не выпустили. Она кое-как обтерла руки влажной салфеткой и причесалась. Ужасно стыдно было сломанных очков, которые сидели наискось, от этого лицо Елизаветы Петровны имело странное выражение.
Перед самым приездом полиции Лютостанский, тихо посовещавшись со старшим из службы безопасности, снял со стены портрет адмирала, отключив предварительно сигнализацию, завернул картину в мешковину и собственноручно унес куда-то, а Елизавете Петровне велел говорить, что так и было.
И теперь Елизавета Петровна, сидя в углу на стуле, смотрела, как суетятся в зале люди из полиции.
Точнее, они вовсе не суетились. Каждый занимался своим делом. Эксперты сосредоточенно колдовали над телом, то и дело щелкал фотоаппарат, кто-то бубнил тихим голосом в телефон, а к Елизавете Петровне подошла сутулая, скромно одетая женщина средних лет и представилась майором Ленской.
Елизавета Петровна едва скрыла удивление, поскольку уж на кого-кого, а на майора полиции женщина ну никак не походила. Одета плохо – свитерок старенький, юбка сзади провисла, волосы какого-то тускло-мышиного цвета стянуты в жидкий хвостик обычной аптечной резинкой. Шея замотана шерстяным шарфом, и голос хриплый.
Все ясно – простужена майорша, а на работу ходит. Какое уж ей расследование, ей бы закутаться да лежать, чай пить с малиновым вареньем, а она вот явилась людей заражать.
Как нетрудно заметить, майор Ленская на первый взгляд не вызывала у людей ни симпатии, ни интереса, ни сочувствия. Справедливости ради следует сказать, что это не входило в ее задачу.
Елизавета Петровна взглянула на майора Ленскую не слишком приветливо, та оглянулась, и тотчас молодой парень с рысьими глазами и быстрыми повадками материализовался рядом со стулом.
– Присаживайтесь, Александра Павловна, так будет удобнее! – сказал он, заботливо подставляя стул.
Ленская кивнула и достала из объемистой сумки потертый блокнот с вываливающимися листами. Открыв блокнот на чистой странице, она начала опрос свидетеля.
Быстро проскочили паспортные данные и перешли к важному – как Елизавета Петровна замерзла и решила выпить чаю.
– Да, у вас тут сквозняки, – Ленская зябко поежилась, – непонятно, откуда дует. Вроде бы зал угловой. Кстати, вы уверены, что, когда уходили, заперли дверь?
– Уверена, – твердо сказала Елизавета Петровна.
Ленская посмотрела ей в глаза. У нее самой глаза были под очками красные, воспаленные. Ну, так и есть, вирусная инфекция. Елизавета Петровна с трудом удержалась, чтобы не вскочить и не отбежать от заразной майорши подальше. Разумеется, она так не сделала, но все обуревавшие ее чувства вложила в свой ответный взгляд.