Тайна умрёт со мной
Шрифт:
***
— Миссис Пайк, извините, что отвлекаю, но я хотела спросить у вас, потому что не очень разбираюсь в правилах хорошего тона… Это будет очень грубо, если я не стану с ними ужинать?
Миссис Пайк подняла глаза от тетради и стопки счетов рядом и сняла очки.
— А что случилось?
— Руперт придирается к каждому слову миссис Вентворт, Энид на всех фыркает, и только сэр Дэвид пытается изображать обычную беседу. — Айрис присела на стул, стоявший по другую сторону стола. — А я себя там чувствую лишней.
— Было бы хорошо, если бы вы помогли сэру Дэвиду, — ответила миссис Пайк. — И, если уж совсем начистоту, нам куда легче накрыть всем в столовой. Мы и так тут с ног сбились. Понимаете, в Эбберли уже много лет не было столько гостей, разве что
— Я поняла, поужинаю со всеми, — сказала Айрис.
— Но если уж вам совсем никак…
— Нет-нет, всё хорошо. Просто они немного необычные. А у вас на самом деле много работы…
— Это всё полицейский… Он же придумал всех собрать.
— Кого собрать? — не поняла Айрис.
— Мне сэр Дэвид сказал, что инспектор хочет поговорить со всеми, кто здесь в тот день был. Вот они и приедут. Кого найти можно. Лилли, говорят, на континент уехал, где его отыщешь теперь? А Фенвик даже не знаю, жива ли. Ей сейчас за семьдесят должно быть.
— Но это же поможет следствию…
— Может быть, может быть… Этот полицейский мне куда больше нравится. Те, что шесть лет назад были… — миссис Пайк махнула рукой. — Если бы не капитан Марч… Капитан Марч — это детектив из Лондона, сэр Дэвид его вызвал. Так вот, он тут начал всех опрашивать, и полицейским из Стоктона тоже пришлось. Вроде как, чтобы не отставать от него. А так они даже и думать не думали. Говорили, несчастный случай на воде… А этот инспектор Годдард очень подробно расспросил и всё записал. Даже про одежду, представляете?! И про тех, кто до того гостил, про сезонных работников, про тех, кто в поместье часто бывал. Только я такое уже не помню, — вздохнула миссис Пайк.
— Он спрашивал про одежду? — удивилась Айрис.
— Да, кто во что одет был. И всё записал, до буковки. А потом, — миссис Пайк понизила голос, — всех остальных то же самое спросил. Уилсона, садовников, кто тут ещё был: во что все были одеты? Нашёл, кого спросить. Как будто Уилсон наряды гостей помнит! — хохотнула миссис Пайк. — Ума не приложу, зачем это полицейским.
Айрис задумалась. И правда, зачем инспектору Годдарду было знать, кто во что был одет?
Её осенила догадка. Он наверняка проверял её версию про шаль, которую леди Клементина обязательно надела бы, если бы дошла до эллинга. Только зачем? Сейчас и так было ясно, что в лодку она не садилась.
— А он спрашивал про погоду? — уточнила она.
— Спросил. Я сказала, что середина дня ясная была, а потом хмурить стало. Но без дождя. А холодно или тепло… Обычно было, как в конце августа.
— Он потому и спросил вас про одежду, что вы не помните, тепло или холодно было. Чтобы по одежде понять.
— А ведь точно! — миссис Пайк уважительно покачала головой. — Какой этот полицейский дотошный. Может, разберётся, как оно так вышло… А те, которые из Стоктона тогда приезжали, половину мимо ушей пропустили. Когда я им про фотографии сказала, знаете, что ответили? Что я детективов начиталась! Можно подумать, мне есть когда детективы читать!
Айрис насторожилась:
— А что за фотографии?
— Леди Клементина не в тот день, а за два дня до того сожгла фотографии, я полицейским про это сказала, и они только посмеялись. А инспектор Годдард записал. Сказал, что всё может иметь значение.
— А вы что думаете?
— Да я-то ничего не думаю. Просто показалось странно. Я тут много лет работала, и никогда хозяйка ничего не жгла. У неё бумажек всегда полная корзина была, но чтобы жечь… А тут Блум мне говорит, что убиралась в кабинете и нашла пепел и кусочки фотографий. Я её отругала, конечно, что подглядывает, что хозяева выбрасывают, но сама посмотрела краем глаза. Там был конверт — марка не английская — и в нём фотографии. Уголки только остались. Ничего не понять. Небо, облака,
Айрис была с миссис Пайк несогласна. Странного было много. Сожжённые фотографии, срочный вызов поверенного, телеграмма двоюродному брату, письмо про усыновление, обналиченные сразу после убийства чеки… Слишком много странного. И это если не считать тела, спрятанного в кенотафе.
Айрис не покидало ощущение, что незадолго до смерти леди Клементины в поместье что-то происходило, разворачивалась какая-то скрытая ото всех история, может быть, трагедия, которая и привела к столь ужасному концу.
— Вы правильно сделали, что рассказали, — Айрис захотелось положить ладонь на пухлую подрагивающую руку миссис Пайк. Бедной женщине было очень тяжело. И в тот раз, и в этот, а она даже не имела возможности скорбеть о своей хозяйке: ей нужно было управлять армией слуг, расселять и кормить гостей, удовлетворять все их желания и прихоти.
— Может, это и неважно вовсе, но я так испугалась, когда она фотографии сожгла… Я и Фенвик рассказала.
— Чего вы испугались?
— Раз вы ту статью прочитали, то знаете, что леди Клементина не в себе была после родов. Меня здесь ещё не было, я и не знала про те времена, но потом… — миссис Пайк остановилась, словно сомневаясь, стоит рассказывать или нет, а потом сказала: — Ну, ей уже от моих слов хуже не будет! В большом доме ведь как: одно услышишь, другое… И мисс Фенвик, горничная хозяйки, как-то проболталась… Миссис Хендерсон готовила рождественский ужин, только вот не помню, в каком году это было. В конце сороковых у нас и продуктов таких не было, в начале пятидесятых тоже. Может, в пятьдесят пятом… Да и не важно это. В общем, миссис Хендерсон готовила на Рождество пирог, а мисс Фенвик страсть как любила минсмит?. И так получилось, что начинки этой много сделали. Лишнюю в баночки закатали, но и мисс Фенвик оставили полакомится… А она уж старенькая, много ли ей надо, захмелела немного. Миссис Хендерсон, когда минсмит делает, бренди не жалеет. Фенвик начала вспоминать про то, как они Рождество праздновали в войну, на севере, значит, когда жили. И про детство, про леди Сетон, про свадьбу, про ребёночка… А потом Фенвик и говорит, что все боялись, что после родов леди Клементина немного головой повредилась. Чудила очень… Когда она приехала с ребёнком и когда крестины были, наделали фотографий, а через несколько недель она взяла и все в камин покидала… Тогда отопления не было, только каминами и грелись. И ребёнком отказалась заниматься, а сама всё писала какую-то книгу. Вы молодая, не знаете, но иногда с женщинами такое случается… Ребёнка видеть не хотят. Иногда даже убить пытаются! Кажется, им, к примеру, что это не ребёнок, а чудовище какое-то, или что в него дьявол вселился. У леди Клементины такого, слава богу, не было. Но малыш-то недоношенный был, больной, страшненький, говорят… Она, поди, о розовом ангелочке мечтала, а тут такое! Никак смириться не могла! А он всё кричал, не переставая, и днём, и ночью. Вот с ней что-то и сделалось… Я сюда пришла, когда они из Ланкашира вернулись после войны, она уже в порядке была. Детей любила. Но всё равно никогда почти не фотографировалась, сколько я её знала. И фотографий в доме не стояло, ни одной. Она все убрала. То, что сейчас есть, это уже сэр Дэвид поставил. И мать, и отца, и деда с бабкой… И вот я тогда подумала, что это она фотографии-то жжёт? Не началось ли опять то самое? Перепугалась, Фенвик рассказала. А потом и думать об этом стало нечего… — печально заключила миссис Пайк.
Айрис и без рассказа миссис Пайк обратила внимание, как мало было фотографий в альбомах. Но почему? Очередная странность леди Клементины или нечто, имевшее под собой причины?
Как будто она боялась оставить следы после себя. Любые иные следы кроме книг.
***
После ужина, за которым все вели себя удивительно доброжелательно и прилично, Айрис вышла на улицу. Там, где кончались цветники, деревья парка стояли, как чёрная стена, но небо над ними, над куполом оранжереи было того невероятного, ослепительно синего цвета, который появляется после захода солнца.