Тайна замка Хэтевэй

Эцехиэль фон Маркс был лучшим сомнамбулой из всех, каких я только встречал за свою жизнь.

Порой он мог впасть в транс посреди разговора и поведать о событиях, происходивших где-нибудь далеко, а то и тех, что случатся в будущем, спустя несколько дней или недель. И всё совпадало с точностью, которая сделала бы честь самому Сведенборгу.

Но что же надо сделать, чтобы вызывать у Маркса состояние транса произвольно?

В нашу последнюю встречу мы — шестеро моих приятелей и я — перепробовали всё, что только возможно, проэкспериментировали целый вечер,

применяя магнетические поглаживания, обкуривая его лавровым листом и т. д. и т. д., но нам так и не удалось ввести Эцехиэля фон Маркса в состояние гипнотического сна.

— Глупости! — сказал наконец мистер Дауд Гэлехер, прирождённый шотландец. — Ясно же, что ничего не получится! Давайте-ка я вам лучше кое-что расскажу, совершенно поразительную историю, над которой можно не смыкая глаз денно и нощно потом ломать голову, чтобы понять, в чём тут загадка, и докопаться до её непостижимой сути.

Вот уже скоро год, как я о ней услышал, и с тех пор не проходило ни единого дня, чтобы я не потратил несколько часов в попытках выстроить более или менее правдоподобное объяснение.

Я же писатель, и уже по этой причине для меня дело чести найти хотя бы теоретическое решение этой загадки.

Но всё напрасно!

А я ведь владею всеми ключами, какие только могут дать для этой задачи оккультные учения Востока и Запада.

Да вы и сами это знаете!

Попытайтесь теперь вы отыскать ключ к этой загадке!

Коли сумеете, я скажу, что преклоняюсь перед вами.

Итак, слушайте же! — сказал он и откашлялся.

— Испокон веков, на протяжении всей истории графского рода Хэтевэев один и тот же тёмный рок преследует её старших отпрысков.

В тот день, когда старшему сыну исполняется двадцать один год, его жизнь начинает медленно вянуть, словно на него повеяло дыханием смерти, от которого он не может оправиться до самого смертного часа.

Замкнутый, молчаливый, с тоскливым взором, он проводит жизнь в замке Хэтевэй, иногда целые дни напролёт пропадая на охоте, пока, следуя неведомому закону, его не сменит, приняв печальное наследие, достигший совершеннолетия старший сын. Какими бы жизнерадостными ни были эти сыновья прежде, но, став графами, они в одно мгновение вдруг меняются до неузнаваемости, и если не успели жениться до этого времени, то уж после редко кому из них удаётся привести в стены своего унылого дома супругу.

И всё же это горе и мучение, не покидавшие их отныне ни на минуту, ни одного из них не подвигли на решение покончить с собою.

Как-то раз мне привиделся сон, будто я лежу на острове мёртвых — одном из тех магометанских кладбищ в Красном море, на которых белеют чахлые деревца, словно облитые молочно-белой пеной. Но это не пена, а миллионы неподвижно застывших в ожидании коршунов. Я лежал на песчаном берегу и не мог пошевелиться.

Неописуемым, чудовищным запахом тления жарко веяло на меня из глубины острова.

Настала ночь. И тут земля ожила, из моря, бесшумно перебирая лапками по песку, набежали прозрачные, устрашающе крупные крабы, отъевшиеся на человеческих останках.

И один из них, как привиделось мне во сне, устроился возле моей шеи и пил из меня кровь.

Я не мог его видеть, мой взгляд не достигал этого места, и только на грудь от плеча падало мутное пятно голубоватого света, это лунные лучи просвечивали сквозь тело краба, такое прозрачное, что оно почти не отбрасывало тени.

И тут я взмолился, обращаясь к тому владыке, кто жил

в моей душе, чтобы он смилостивился надо мной и погасил во мне последний огонёк жизни. Я высчитывал, когда кончится моя кровь, а сам всё равно с надеждой ждал, когда же наконец покажется солнце и настанет утро… Вот так, думается мне, и среди той бескрайней и мрачной пустыни, в которую превращается жизнь графов Хэтевэев, должна ещё мерцать слабая искра надежды. Дело, видите ли, в том, что мне самому довелось свести личное знакомство с нынешним наследником титула Вивианом, тогда ещё виконтом Арундейлом. Он много говорил о тяготеющем над Хэтевэями роке, поскольку близился день его совершеннолетия, и, с легкомысленным задором смеясь, добавил, что никакая чума, явись она собственной персоной по его душу, не сможет своим посинелым ликом ни на час отравить ему жизнь и погасить его молодое веселье.

Мы были тогда в замке Хэтевэй. Старый граф вот уже несколько недель пропадал в горах на охоте; мне ни разу не довелось его лицезреть.

Его супруга, мать Вивиана, леди Этельвин, погружённая в тоску и растерянность, не проронила ни слова.

Один только раз, когда я, оставшись с ней наедине на веранде, принялся рассказывать о весёлых и бесшабашных проделках Вивиана, которые, на мой взгляд, служили лучшей порукой его неистребимой жизнерадостности и беззаботности, она немного оттаяла и поделилась со мной некоторыми сведениями о родовом проклятии, почерпнутыми отчасти из чтения семейных хроник, отчасти из собственных наблюдений, сделанных ею за долгие годы супружеской жизни, проведённые в одиночестве.

После этого разговора я всю ночь не спал, не в силах прогнать от себя странные, пугающие картины, навеянные словами леди Этельвин.

Оказалось, что в замке есть потайная комната, вход в которую никому не ведом, кроме графа и кастеляна — угрюмого и нелюдимого старика.

В эту комнату в назначенный час должен войти молодой наследник.

Пробыв там двенадцать часов, он выходит оттуда бледный и совершенно убитый.

Однажды леди Этельвин пришла на ум мысль развесить по всем окнам бельё, и таким образом она обнаружила, что одно окно всегда оставалось пустым, а значит, это и было окно той комнаты, вход в которую невозможно было отыскать.

Но все дальнейшие попытки что-то разведать не увенчались успехом; коридоры и переходы старинного замка представляли собой такой запутанный лабиринт, что в нём невозможно было разобраться.

Между тем время от времени, причём всегда приблизительно одного и того же числа определённого месяца, всех охватывает неясное тягостное ощущение, словно бы в замке Хэтевэй поселился незримый гость.

Это чувство, усилившееся, вероятно, под влиянием целого ряда незначительных признаков, постепенно перерастало в страшную неопровержимую уверенность.

И вот однажды, когда леди Этельвин, истерзанная страхами и бессонницей, в лунную ночь выглянула в окно, она, к своему беспредельному ужасу, увидела сопровождаемое кастеляном призрачное обезьяноподобное существо неописуемо безобразного вида, которое с громким сопением крадучись переходило двор.

Мистер Дауд Гэлехер умолк и, прикрыв глаза рукой, откинулся на спинку кресла.

— Эти картины преследуют меня по сей день, — продолжил он свой рассказ, — я так и вижу перед глазами окружённый парком, стоящий среди причудливо очерченной поляны, окаймлённой траурными тисами, кубический замок, похожий на брошенную игральную кость.