Тайна замка Вержи
Шрифт:
Рассудив так, Венсан поднялся и направился к костру, где восседал хмурый монах. Прочие спали рядом, одинаковые, как грачи. Обратно к старику он вернулся в драной полуистлевшей рясе, которая имела одно неоспоримое достоинство: у нее был капюшон. Венсан остался доволен. Теперь он мог закрыть голову, чтобы Пьер не узнал его.
Однако с самого утра все пошло не так.
Ворота распахнулись куда раньше намеченного времени, и возле них началось какое-то движение. Венсан приподнялся, за ним потянулся Трехпалый, щурясь и почесываясь.
– Что-то там выкликают, – сказал лекарь, прислушавшись.
– Может,
Но слух уже побежал по цепочке, перебираясь от кострища к кострищу. «Казнь… Казнь!»
– Убийцу нашли, хвала господу! – незаметно подошедший монах, тот самый, у которого Венсан выпросил рясу, размашисто перекрестился.
– Медведя? – вырвалось у Венсана.
Монах покосился на него.
– Какого еще медведя! Девку, которая всех порешила.
В ворота лекарь прошел вместе с возбужденной толпой, бурлящей в предвкушении зрелища. Старик, ковылявший за Венсаном, радовался как ребенок. «Ох, уважил нас граф, – бормотал он. – И похороны, и казнь – все разом».
Венсан не отвечал. Он с каждым шагом ощущал, как невидимая петля затягивается на его собственной шее. Его толкали, костерили на чем свет стоит – он ничего не замечал, пока старик не дернул его за локоть.
– Эй, ты будто обмороженный, – укоризненно заметил Гвидо. – В дупле-то у тебя, видать, совсем пусто. – Он выразительно постучал по голове Венсана. – Радуйся, дурень! Когда еще выпадет случай такое посмотреть!
Лекарь диковато взглянул на него.
– Что с ней сделают?
– Повесят, – охотно поведали с другой стороны. Немолодая одутловатая баба с кожей, изрытой глубокими ямками оспин, покачивала спящего в перевязи младенца. – А ты что буркалы выпучил? Жалко? Мне тоже жалко!
Венсан даже замедлил шаг. В этой толпе, алчущей вида смерти, все-таки нашелся один человек, испытывающий сострадание к бедной девочке.
– Очень жалко, – продолжала женщина, вздохнув. – Нет бы колесовали! Все ж веселее.
– Четвертовать-то всяко лучше, – проворчал Гвидо. – Может, еще передумают?
Грубый, наспех сколоченный помост с торчащим из него столбом они увидели издалека. Неподалеку суетились плотники, заканчивая устанавливать скамьи для гостей и самого графа. Стража и близко не подпускала к ним толпу, отгоняя пиками самых настырных.
– Поторопился его милость, – с неудовольствием заметила спутница Венсана. – Из соседей-то, я гляжу, никто не успел приехать.
– Времена не те стали, – поддержал ее старикан. – Вот раньше были казни! И огласят заранее, и народ соберут, и устроят с толком… А нынче лишь бы повесить, да и дело с концом. Не по-божески…
Народ прибывал быстро, и вскоре вся площадь превратилась в одно большое пестрое пятно. Оно волновалось и шумело, ропот понемногу нарастал. От брусчатки поднимался холод, но над толпой расползалось облако пара, вонявшее потом и перегаром.
И вдруг шум оборвался. Подбежавшие слуги набросили ковры на голые скамьи, вслед за тем от ворот до помоста выстроилась стража. Граф Гуго де Вержи вместе с высоким гостем, маркизом Жаном Лораном де Мортемаром вышел на площадь. За ними в небольшом отдалении следовал начальник охраны Пьер Рю.
Венсан
Он верно рассудил, что никто не станет затевать с ним свару на глазах его милости. Вслед шипели, плевались, кто-то вцепился в его рясу, но Венсан, оставив клок ткани в руках обидчика, пробился вперед и оказался перед цепочкой солдат, охранявших подход к помосту и скамьям знати. Капюшон сполз с его головы, и лекарь поспешно надвинул его снова. Пока рано объявляться Медведю во плоти.
Острый ум его работал напряженно, как никогда. Венсан видел, как нянюшка Коринна выводит заплаканную Беатрис, болезненно бледную в черном траурном платье, и догадался, что девочка не хотела смотреть на казнь. Отец заставил ее. Правосудие должно сохраниться в памяти каждого как напоминание о том, что ни одно преступление против семьи Вержи не останется безнаказанным.
Венсан мельком подумал, что рябая баба и пьянчужка Гвидо были правы: и впрямь странно, что для казни выбрали самый милосердный ее вид. Лучше могло быть только отсечение головы, но Николь – простолюдинка, ей нечего рассчитывать на это.
Скамьи заполнялись быстро. Когда все рассядутся, граф подаст знак к началу казни, а Венсан до сих пор не придумал ничего, чтобы остановить этот кошмар. Лекарь взглянул на Пьера и сразу отвел глаза. Сила его ненависти была такова, что Медведь со своим звериным нюхом мог учуять ее даже на изрядном расстоянии.
На помост взобрался какой-то человек и, подойдя к виселице, проверил, хорошо ли закреплен столб. Толпа встретила его радостными выкриками, и Венсан понял, что видит палача. Тому подали веревку, и палач на глазах у всех закрутил на конце ее петлю быстро и ловко, точно фокусник перед ребятишками на воскресной ярмарке. Казалось, он вот-вот ткнет пальцем в кого-нибудь из зрителей: «Не хотите ли проверить на себе, месье? Только чтобы убедиться, что здесь нет никакого обмана! А вы, мадам? Выходите, не стесняйтесь!»
Второй конец веревки перебросили через перекладину и закрепили.
Теперь все было готово.
Венсан зашипел от бессилия сквозь стиснутые зубы. Нет, ему ничего не остается, кроме как обвинить Пьера Рю на глазах у всего народа. Самое обидное, что ни к чему это не приведет, вот разве только по окончании краткой беседы с графом его самого вздернут рядом с Птичкой, ибо никаких подтверждений своим словам он не представит. Кому больше поверят, лекарю-затворнику, всего год как живущему при замке, или всеми уважаемому начальнику охраны, много лет доказывавшему свою преданность семейству Вержи?
Граф подозвал Медведя и что-то сказал ему на ухо. Пьер Рю выпрямился и кивнул одному из стражников.
Венсан похолодел. «Начинается».
Он был близок к отчаянию. Господи, за этим ты освободил меня? Чтобы, едва выбравшись на свет, я увидел гибель единственного человека, которого желал бы спасти из этого проклятого места?!
Как Николь перед угрозой гибели Матье не сумела сохранить безразличие, так Венсан враз потерял с таким трудом обретенное смирение. Если бы мысли его стали слышны стоящим рядом, они бежали бы в ужасе от тех богохульств, которые лекарь обрушивал на небеса.