Тайна замка Вержи
Шрифт:
Но если бы не вмешательство колдуньи, Арлетт была бы мертва, а значит, и сама Николь тоже. Выходит, своей жизнью она обязана злу?
Где-то здесь таилась ошибка. Однако как ни пыталась девочка поймать ее за хвост, ничего не получалось.
«Пустой… выдолбленная тыква…»
Странно, что, услышав эти слова, она подумала вовсе не о викарии, а о Гастоне. Как он идет, жестко переступая, будто ноги у него не гнутся, и садится так, будто не гнется спина, и смотрит на нее с таким видом, будто его прямые твердые
Дядюшка ей никогда не улыбался. Впрочем, он не улыбался никому. Разве что лошадям, да и то когда этого никто не видел.
Но он был заботлив, ни разу не побил племянницу, и Николь знала, что в глубине души Гастон любит ее. Кого не любят, тех не оберегают.
– О чем задумалась, лягушоночек? – вырвал ее из размышлений голос старухи.
Николь собралась с духом, прежде чем ответить. От Арлетт не укрылось, что девочка напряглась, – и сердце обдало холодом от нехорошего предчувствия.
– Мне придется вернуться в замок, – сказала Николь и улыбнулась виновато, будто извиняясь.
Старуха уперлась ладонями в стол, нависла над девчонкой, сверля ее взглядом. Николь отвела глаза.
– Та-а-а-а-ак! – с обманчивым спокойствием выдохнула Арлетт. – В замок, значит…
И ударила по столешнице со всего размаху, так что вздрогнули и задребезжали горшки на полках.
– В замок! – выкрикнула она, превращаясь в фурию. – В замок, твою в бога душу мать?!
Николь вжалась в стул от такого богохульства.
– Из могилы тебя, полудохлую, вытащила! Раны залечила! Чуть сама от медведя погибель не приняла, пока шлялась с тобой по проклятым местам! И ты хочешь все это псу под хвост пустить? – бушевала старуха. Зеленые глаза налились болотной желтизной, волосы разве что не искрились от переполнявшей ее ярости. Николь почудилось, что комната съежилась, а вещи отползли подальше, чтобы не попасть под руку.
– Да как ты смеешь! – гремела старуха. – Тебе господь второй раз жизнь подарил, а ты ее под ноги убийце бросишь?!
Крик Арлетт распирал лачугу изнутри: казалось, еще чуть-чуть – и стены не выдержат, развалятся.
– Никуда не пойдешь! Ты мне за спасение должна, и пока еще даже расплачиваться не начала! Неблагодарное отребье!
Старуха отвернулась и, тяжело дыша, схватилась за кувшин с водой. Глаза б не глядели… В замок ей надо вернуться! А на погост – не надо?!
Она жадно отпила из кувшина, вылила чуть-чуть воды на ладонь и остудила лоб. Сзади не доносилось ни звука, и Арлетт не удержалась: покосилась через плечо на бессовестную девку. Что она – злится, обижается?
Николь сидела, продолжая улыбаться жалко и виновато.
От этой улыбки в Арлетт что-то надломилось. Господи, ну лягушоночек же, как есть лягушоночек: тощенький, малюсенький, большеротый, беззащитный! Не склюют, так раздавят.
– Нельзя тебе в замок! – взмолилась она. –
Николь с несчастным видом посмотрела на нее:
– Я должна увидеть дядю! Он ведь даже не знает, что со мной. А вдруг он думает, что это я отравила Элен? Сгрызет себя!
– Лучше пусть он сгрызет, чем ты погибнешь.
– И камень! – не слушала ее девочка. – Я верну его, и маркиз отстанет от нас!
Арлетт сникла. Что толку попусту болтать, когда эта упрямица все решила. И не запрешь ведь, не убережешь от судьбы…
– Арлетт! – позвала девочка.
Старуха только рукой махнула. Отвернулась, зашарила бесцельно по полкам и вздрогнула, почувствовав на своем плече ласковое прикосновение.
– Арлетт, у меня все получится! Не бойся за меня.
Старуха грустно улыбнулась. Столько лет ни за кого не боялась. Ни за других, ни за себя. Даже и хотела, чтобы призвал к себе господь, да видно плохо просила.
Николь все гладила ее по спине, объясняла взахлеб – про то, как проберется внутрь, что собаки не тронут, что спрячет камень в тайнике, а потом маркизу даст знать через кого-нибудь… Арлетт не вслушивалась. Детей неразумных ограждают от опасностей, думала она, отчего же я отмахнулась от мысли запереть эту глупышку? Скрутить ее легче легкого, а уж привязать к кровати и того проще. Держать в доме, кормить, поить да горшок подкладывать, пока все не стихнет. Можно и камень самой передать, надо вот только обмозговать хорошенько, как это провернуть, чтоб живой остаться и маркиза на свой след не навести… Она же сама мне потом спасибо скажет!
С этими мыслями Арлетт обернулась наконец к Николь, уже расписывавшей, что будет после того, как она вернется.
– …я тебе помогать стану, травки собирать! – Девчонка вся светилась в предвкушении их совместного житья-бытья. Но что-то в лице старухи все-таки смутило ее, потому что она дополнила: – Если ты согласишься, конечно.
И тут Арлетт поняла, что ничего сделать не сможет. Ни связать, ни удержать насильно.
За долгие годы она пришла к убеждению, что каждому человеку послан свой путь, и он должен идти по нему до конца. Кто свернет – сам ли, по чужой ли воле – будет несчастен, ибо проживет не ту жизнь, которая была ему предначертана, а подменную.
Встречала она таких людей, а иной раз даже догадывалась, в какой точке они повернули не туда, убоявшись неизвестности. Глаза их были пусты, и в них мелькали тени непрожитого. Нет, она не желает Николь такой участи.
Девочка должна вернуться в замок. Внутренний голос не зря твердит Арлетт, что глупенький лягушонок избежит страшной опасности, если сделает то, что считает правильным.
Старуха заставила себя выпрямиться, взглянула строго, без снисходительности:
– Об этом в свое время поговорим. А пока объясни, как ты обойдешь стражу.