Тайна жрецов майа
Шрифт:
Свет костра прыгал по узорчатым белокаменным стенам этого великолепного сооружения, рожденного гением Великого Мастера. Многочисленные барельефы и орнаменты, многие из которых были высечены рукой Каменотеса, не нарушали ровных линий и строгих контуров храма. Барельефы и орнаменты придавали особую, удивительно изящную законченность, наполняя воздушной легкостью толстые каменные плиты, из которых был сложен весь храм. Особенно хорош был ажурный наличник, высеченный из огромного известкового монолита. Каменотес никак не мог понять, что заставило Великого Мастера установить на крыше храма это, казалось бы, совсем ненужное сооружение, к тому же поглотившее так много сил и времени. И только теперь, спокойно рассматривая линии всей постройки, неожиданно
Каменотес и раньше ощущал эту похожесть, это родство каменных сооружений - храмов, дворцов и даже пирамид с чем-то близким и знакомым с детства, но ненависть ко всему, что было связано с городом Спящего Ягуара, ослепляла глаза. Теперь же, когда Каменотес наслаждался свободой и долгожданный час возмездия настал, мысли текли совсем по-другому...
Каменотес вернулся к костру. Убедившись, что смолистая ветвь разгорелась достаточно хорошо и может послужить ему факелом, он направился к храму. Три черных прямоугольника зияли на его фасаде. Это были входы в три изолированные друг от друга камеры. Что скрывалось внутри этих помещений, Каменотес не знал. Он видел, как каждое утро в проемах-дверях исчезали Великий Мастер и несколько его самых доверенных помощников. Много часов спустя выходили они оттуда усталые и измученные. Другим людям, даже жрецам, под страхом смертной казни запрещалось входить во внутреннее помещение строившегося дворца.
Каменотес шагнул в правый проход и застыл в немом изумлении: на стенах камеры танцевали воины города Спящего Ягуара в причудливых одеяниях и дорогих украшениях. Справа, на вершине пирамиды, играли трубачи Каменотесу показалось, что он слышит тягучие звуки их длинных труб. Он обернулся и увидел на стене всю знать города Спящего Ягуара.
Каменотесу стало не по себе. Потрясающее сходство нарисованных на стенах людей с их живыми двойниками вызывало ощущение чего-то сверхъестественного, устрашающего. Он вышел на воздух, немного постоял, словно хотел побороть в себе страх, и переступил порог центральной камеры. Прямо напротив входа была изображена сцена битвы.
В центре в окружении своих воинов халач виник города Спящего Ягуара сражался с вражеским вождем. Всматриваясь в лица сражающихся, Каменотес внезапно увидел слева от двух центральных фигур удивительно знакомое лицо. Он поднес факел к рисунку. Это был... Великий Мастер. Художник изобразил самого себя в тяжелом шлеме из шкур ягуара и перьев кетсаля, какие носят начальники отрядов, хотя никогда не носил эти пышные одеяния войны. Но это было его лицо, красивое, с немного усталыми, грустными глазами. Именно таким его запомнил Каменотес.
Да, Великий Мастер нарисовал именно себя, то был его портрет. Это окончательно успокоило Каменотеса; чувство страха ушло, и он продолжал уже спокойно рассматривать рисунки. Он разжег новую ветвь-факел и внимательно осмотрел все три камеры. Теперь стал окончательно ясен замысел Великого Мастера. В первой камере - она находилась слева - художник изобразил подготовку к войне и ритуальный танец воинов города Спящего Ягуара. В средней - показал сражение, победу над врагом и принесение в жертву пленных воинов. В третьей - картина на стенах не была закончена - город Спящего Ягуара праздновал свою победу.
Каменотес был свидетелем этих событий. В их честь строился не только храм, но и весь священный город. Среди тех, кто сражался вместе с Каменотесом против ненавистных надсмотрщиков и жрецов, были рабы, плененные именно в том сражении, которое изображал Великий Мастер. Может быть, кто-нибудь из них точно так же валялся в ногах правителя, вымаливая себе жизнь, как художник изобразил это на рисунке?
Нет, думал Каменотес, не должно быть пощады жестоким и несправедливым владыкам города Спящего Ягуара! Он нападет на их логово и уничтожит всех до одного; пощады не будет никому. Лишь бы вовремя подоспел Брат Великого Каймана. Быстрееоленя ушел двадцать ночей назад. Времени прошло достаточно, хотя, конечно, лазутчик ничего не знает о неожиданно вспыхнувшем восстании. Но Брат Великого Каймана будет спешить, потому что нужно прийти в город, пока не успели снять новый урожай маиса. Иначе добыча может ускользнуть. К тому же сейчас голод свирепствует по всей стране, и простые люди города Спящего Ягуара недовольны. Они утратили свое обычное равнодушие и полны затаенной злобы и ненависти к жрецам, не меньшей, чем рабы, чем его братья, живущие на свободе, как некогда жил и сам Каменотес. Когда же урожай соберут, крестьяне станут защищать его в надежде, что и им достанется маис. Тогда кочевникам не одолеть хитрых и коварных жрецов. Они сумеют поднять против них весь народ города Спящего Ягуара...
Рассказ Быстрееоленя
Мутная серо-зеленая лепешка воды блеснула где-то далеко среди ветвей поредевшего леса. "Бегу", - с удивлением подумал Быстрееоленя. Страшная усталость сковывала движения, и ему уже давно казалось, что он не бежит, а топчется на одном месте.
Ночь наступила раньше, чем он добрался до селения. Непроглядная тьма тропической ночи, в которой сразу утонула земля, не остановила его, а лишь обострила восприятие внешнего мира. Он ощущал его всем своим телом, всем существом опытного лазутчика. Между тем это тело, это существо шептали ему что-то тревожное, предостерегающее. Быстрееоленя наконец понял, что в окружающей мгле не чувствовалось присутствия человека, и это насторожило его... Люди покинули эту землю. И тогда он вспомнил про страшный ураган, разрушивший селение; его братья не могли оставаться на опустошенной земле и ушли...
Он метался от одного стойбища к другому, растрачивая последние капли энергии. Разум говорил ему, что сейчас лучше всего лечь и уснуть, что с рассветом он найдет след. Наверняка где-нибудь лежат оставленные только для него знаки - сплетенные ветви или срез толстой коры, и они укажут дорогу, но Быстрееоленя уже не мог подавить в себе чувства покинутости, одиночества и панического отчаяния.
Гонимый страхом, он наконец бросился к огромному дереву, поваленному ураганом, где в последний раз видел Брата Великого Каймана. И вдруг ощущение удивительного покоя охватило все его тело, еще содрогавшееся от пережитого ужаса: он был уверен, он знал, что у дерева есть человек, ожидающий его возвращения. Инстинкт не обманул лазутчика: свернувшись в клубок, у опрокинутого ствола сейбы сидел человек. Десять дней и ночей провел он здесь, дожидаясь Быстрееоленя.
Не говоря ни слова, индеец встал и побежал.
– Пить!
– прохрипел Быстрееоленя.
Не останавливаясь, прямо на ходу индеец сунул в руку Быстрееоленя сухую тыкву, наполненную теплой водой, и маленький кусочек твердой как камень маисовой лепешки: он сохранил ее для своего товарища, хотя уже три дня пил лишь мутную воду из озера.
К вечеру следующего дня Быстрееоленя стоял перед вождем. Бронзовое тело Брата Великого Каймана в доспехах из кожи крокодила было раскрашено яркими красками: белые, синие, черные, желтые и красные линии придавали ему грозный вид. Но особенно ужасающей была огромная маска-шлем: из широко раскрытой пасти каймана сверкали свирепые глаза вождя.
Рассказ Быстрееоленя был краток:
– Каменотес сказал: "Торопись!"
Гибель Спящего Ягуара
Каменотес собрал людей на площади города, которому теперь уже не суждено было стать земной обителью всемогущих богов. Был предрассветный час. Холодная ночная сырость сковывала движения, заставляя поеживаться. Тесно прижавшись друг к другу, словно сжатые в кулак пальцы руки, люди стояли молча и неподвижно, и от этого казалось, что их мало, ничтожно мало на огромной, выложенной ровными каменными плитами площади.