Тайна Зои Воскресенской
Шрифт:
Накануне войны я искала в архиве НКВД следственное дело на Тухачевского, но нашла лишь одну папку с двумя-тремя листочками-«объективками». Следственного дела в архиве НКВД не оказалось, и никаких материалов, подтверждающих версию о «шпионаже» Тухачевского, я не обнаружила. А версия приобрела уже официальный характер, была прочно пригвождена в сознании общественности.
После смерти Сталина в ЦК партии была создана комиссия по расследованию дела Тухачевского. Меня вызывали на Старую площадь. Я изложила в объяснительной записке официальную версию о Тухачевском и написала свое мнение, смысл которого заключался в том, что это дело, по всей вероятности, сфабриковано в недрах германской разведки, чтобы уничтожить ведущего военачальника враждебного им Советского государства. Сейчас выясняется, что тогдашний
…Александра Михайловна положила мне руку на плечо и с горечью сказала:
– Знаете, как страшно было открывать газеты. Еще один… еще несколько… Враги народа… Как страшно… Когда я вхожу в свой кабинет и смотрю на развешанные фотографии, передо мной мемориал, я ступаю на ковер и каждый раз вспоминаю незабвенного Серго. Многое покрыто неизвестностью… Безумно, горько терять друзей. И наконец, этот выстрел Павла Дыбенко. Он понимал, что за ним пришли, и покончил с собой…
Я все время слушала молча, но здесь спросила::
– Это была ваша самая страшная потеря?
– Нет, – ответила Александра Михайловна. – Павел уже не был для меня крылатым эросом. Но товарищем по партии, по идее он оставался.
В комнату вошла горничная, принесла «дежурную» простоквашу.
– Так [20] , – принимая стакан, поблагодарила Коллонтай.
– Так, – ответила горничная, забирая поднос. – Гут нат, – пожелала спокойной ночи она и сделала книксен. Уходя, снова сказала: – Так со мюкет!
Александра Михайловна рассмеялась:
20
Спасибо (норв.).
– Норвежцы в этом смысле более рациональны. Они сразу говорят: «Тюссен так!», отпускают вам одним разом тысячу благодарностей, а шведы эту тысячу выдают поодиночке…
– Я влюблена в Норвегию, – призналась я.
Александра Михайловна обратилась ко мне с неожиданным вопросом:
– Зачем вы вышли замуж?
– Брак по любви, – ответила я.
– Я за любовь, самую крылатую, поэтическую, красивую, но зачем брак? Зачем эти узы?
– Я хочу иметь мужа, и каждый раз дома, когда я прихожу с работы часа в четыре утра, а случается так, что он приходит раньше, я сажусь на сундук перед вешалкой, смотрю на висящую шинель, папаху, начищенные, приготовленные к утру сапоги, я знаю, это шинель моего мужа, любимого мною человека.
– Но почему на любовь нужно иметь документ? Я против этого. Брак обязывает женщину следовать за мужем, быть его принадлежностью. Мне тоже была уготована судьба быть женой комдива, а затем ком-кора. Я на это не согласилась. Но и Павел не согласился стать мужем советского полпреда.
– Ваш брак был зарегистрирован?
– Да, но это было сделано в пропагандистских целях. Чтобы люди знали, что помимо церковного брака есть и гражданский… Я за свободную любовь. Эту мою позицию многие истолковывают превратно, как «стакан воды». Нет, я враг пошлости и распущенности. Любовь для меня – это прежде всего поэзия.
…В санаторий приехал Михаил Владимирович Коллонтай с цветами, любимыми лакомствами мамы. Он осторожно прикоснулся губами к руке, лежавшей неподвижно, и перецеловал пальцы правой руки матери. Сколько взаимной любви и нежности я уловила в глазах и жестах Александры Михайловны и ее сына.
После обеда мы с нею и Михаилом Владимировичем выбрались в парк, покрытый толстым слоем снега, устроились на расчищенной скамеечке. Михаил Владимирович щелкнул фотоаппаратом и поспешил на поезд.
– Мишуля, свет души моей, – с пронзительной нежностью и грустью прошептала Александра Михайловна, глядя вслед удаляющейся высокой, стройной фигуре сына.
– Признаюсь, – обратилась она ко мне, – я всегда чувствую свою вину перед ним, моим самым драгоценным сокровищем. Мишуля талантлив, хорошо образован, на редкость грамотный инженер, мог бы быть организатором крупного предприятия. У него дар слова, он способен к общественной деятельности. Но он не стал ни тем ни другим, и в этом повинна я.
Я
– Чем же вы ему помешали?
– Я заслонила его. Он стал сыном известной Коллонтай, а не самостоятельной личностью. Я много позже поняла, почему он в девятьсот пятнадцатом году отказался от поездки в Соединенные Штаты Америки, когда я работала там по поручению Владимира Ильича. Мишуля оставался в Питере, голодал, но чувствовал себя самостоятельным… Он всегда должен был спрашивать у меня не совета, а разрешения и лишь единственный раз поставил меня постфактум со своей женитьбой. В нем был заложен мой бунтарский характер, но я, того не желая, его погасила. Я была эгоистична, старалась всегда, даже в студенческие каникулы, держать его при себе, ежечасно знать, где он, что с ним. А когда обнаружилось, что у него порок сердца, я просто увезла его с собой в Швецию, «устроила» его – талантливого конструктора инженером-приемщиком в нашем торгпредстве.
Много лет спустя я вспомнила этот разговор, когда мой старший двадцатилетний сын Володя с чувством укора сказал мне:
– Как мне хотелось, чтобы у меня была старенькая мама, о которой бы я заботился. Я бы горы мог сдвинуть ради нее. А то приходишь куда-нибудь, говоришь: «Я – Рыбкин». А тебя спрашивают: «Полковник Рыбкин и подполковник Зоя Рыбкина, это не ваши родственники?» Или говорят просто: «Вы сын полковников Рыбкиных?» – и сразу сникаешь, и гаснут всякие идеи и замыслы.
Слушая это, я действительно сожалела, что я не старенькая мама, что я родила его в 19 лет и что я тоже заслоняла его, мешала развернуться его многим способностям, и прежде всего таланту конструктора – изобретателя новейшей радиотехники.
Глава 21. Контакт
Александру Михайловну заинтересовала подробная характеристика шведских магнатов-банкиров братьев Валленбергов. Их влияние и роль весьма существенны, и они могут быть полезными в осуществлении плана, который в ту пору безраздельно владел Александрой Михайловной, – скорейшее выведение Финляндии из войны. Но как к ним подойти, к Валленбергам, что предпринять? Мысль эта бередила сознание, и Александра Михайловна вспомнила…
Эстрадный концерт на открытой сцене. Выступает любимец шведской публики Карл Герхард. Он не только актер-сатирик, он чемпион Швеции по теннису и общественный антифашистский деятель. «Я проигрываю в теннис только королю», – признается он. Публика хохочет. Королю Густаву 85 лет, но он играет в теннис с чемпионом и каждый раз «выигрывает» у него. «Мой проигрыш ничего не стоит по сравнению с проигрышем наших соседей, – продолжает Герхард. – Они играли в поддавки с «колон фем» (пятой колонной гитлеровцев) и вовлекли свои народы в беду. У одних хозяйничают в доме бандиты, другие сами вступили в бандитскую шайку». И публика понимает, что Герхард говорит об оккупированных фашистами Норвегии, Дании и втянутой в войну с Советским Союзом на стороне Германии соседней Финляндии. «А мы с вами избежали участи наших незадачливых соседей. Нас не завоевали, и мы не воюем. Почему?» Зал затихает. Герхард прохаживается вдоль сцены, помахивая стеком, – высокий, стройный, в белоснежном фраке и цилиндре. Потом останавливается и, многозначительно подняв указательный палец, говорит: «Потому что в нашей стране не было «колон фем», а была и есть Коллонтай!» Взрыв аплодисментов покрыл слова актера.
Александра Михайловна поднялась и раскланялась. Она видела, как присутствовавшие на концерте братья Валленберги аплодировали этой остроумной юмореске. Их искреннее расположение к любимому артисту Карлу Герхарду говорило о многом, и Александра Михайловна это учла.
Имена братьев Валленбергов были широко известны, их мультимиллионное состояние – капиталы, поместья, банки безграничны. Но их, как бы мы сейчас сказали, альтернативная позиция была неясна. По данным разведки, братья Валленберги распределили между собой сферы деятельности. Якоб Валленберг был связан с германскими фирмами, занимался реэкспортом немецких товаров в страны антигитлеровской коалиции – США и Великобританию. Якоб получил из рук Гитлера самую высокую награду – Орден немецкого орла – «за особые заслуги». А брат его Маркус Валленберг способствовал укрытию германских капиталов в латиноамериканских и других странах на случай капитуляции Германии.