Тайна Зои Воскресенской
Шрифт:
На самом деле судьба Зои Ивановны примечательная и, можно даже сказать, героическая. До недавнего времени мало кому было известно, что писательница З. И. Воскресенская двадцать пять лет своей жизни отдала разведке.
Друзья не один раз советовали ей написать книгу о прежней службе, но, по признанию самой Зои Ивановны, над ней, как дамоклов меч, висел гриф секретности. Поэтому она и отвечала своим советчикам: «Я не знаю, что можно писать о работе в разведке, а что нельзя». Но пришло время, и ее «рассекретили». В газетах появилось множество статей о Воскресенской, в которых правда была перемешана с вымыслом, а порой и ложью. И смертельно больная Зоя Ивановна взялась за перо. Она была готова поведать бумаге эпизоды своей неординарной жизни. Так родилась рукопись «Теперь я могу сказать
В ней читатель найдет фотографию 3. И. Воскресенской в мастерской скульптора. На глиняную болванку он накладывает большие и маленькие, продолговатые и круглые кусочки глины. Затем скульптурный портрет будет отлит в гипсе или бронзе, и зритель увидит именно те черты, которые хотел запечатлеть творец. Точно так и писатель, показывая одну черту характера за другой, создает зримый образ своей героини.
В скульптурном портрете Зоя Ивановна предстает перед зрителями в тот момент, когда мастер ее видел. Писатель же, мне кажется, находится в более выгодном положении. Его героиня – не слепок застывшего времени, а мозаичный рисунок, в силу житейских обстоятельств постоянно меняющийся. С годами изменялся и характер Зои Ивановны, неизменным оставался лишь его стержень – честность, преданность делу и друзьям. Кстати о друзьях, которые были одновременно ее коллегами и соратниками, с которыми она делила чаще трудные, чем радостные годы жизни в разведке. Общение с ними тоже влияло на становление ее характера, поэтому здесь пойдет речь и о тех людях, с которыми в разные периоды времени сталкивала Зою Ивановну жизнь.
Я хочу рассказать о женщине, у которой было две судьбы: двадцать пять лет службы в разведке и тридцать пять в литературе. Надо сказать, что эти две судьбы оказались неразрывно связанными: писательница Воскресенская выросла из разведчицы Зои Ивановны Рыбкиной.
Вот о чем я думал, берясь за работу над этой книгой.
Удалось мне это или нет – судить вам.
Глава 2. Знакомство на всю жизнь
Стремление заниматься литературным трудом появилось у меня еще во время учебы в средней школе. Было даже намерение поступить на учебу в Литературный институт имени М. Горького. Но помешали многие обстоятельства. Закончив историко-филологический факультет Ярославского государственного педагогического института имени К. Д. Ушинского, я в том же 1955 году был призван на работу в органы государственной безопасности. Но в глубине души всегда теплилась надежда на возможность заниматься литературой.
Году в 1970-м я написал небольшой рассказ о деревенском мальчике, который позднее получил название «Лешка». Черновик этого рассказа всего на нескольких листах долгое время находился в «потайном» отделении моего портфеля. И вот как-то мы принимали в Германии Михаила Стельмаха (я тогда служил там). Как часто бывает в таких случаях, не хватило водки, и когда решили, кому бежать, я отдал свой портфель приятелю. Потом случайно портфель оказался у писателя, который обнаружил рассказ, прочитал его и счел нужным сообщить моему товарищу свою рекомендацию – заняться литературой… Так неожиданное участие Стельмаха толкнуло меня к дальнейшим литературным занятиям. Но напечатать рассказ было не так-то просто. И наверняка я бросил бы эти попытки, если бы не его письмо.
«Уважаемый Эдуард Прокофьевич!
Извините, что не мог Вам своевременно ответить. Ваш рассказ «Счастье», по-моему, хорош, поэтичен и по-человечески, без назиданий, без дидактики рассказывает, что такое доброе дело для человека. Не огорчайтесь, что Вас не понял корреспондент одной газеты – субъективизм не так легко изжить.
Примите мои самые лучшие пожелания. Михаил Стельмах.
Киев, 20.01.74
Это письмо и послужило поводом моего знакомства с Зоей Ивановной. Мне нужно было получить консультацию писателя-профессионала. Зная, что она когда-то была начальником того же немецкого отдела, где работал и я, набравшись храбрости, отправился к ней домой. Но об этом несколько позднее, а сейчас мне хотелось бы сказать, каким характером обладала эта женщина.
Одни говорят, что этот человек был соткан из чувства добра, нежности и заботы к окружающим ее людям. Иные утверждают, что основные ее черты – черствость, безразличие и даже жестокость по отношению к другим. Но все сходятся в одном: Зоя Ивановна – человек железной воли. В действительности все эти качества, кроме жестокости, проявлялись в ней по-разному в зависимости от того, с каким человеком ей приходилось сталкиваться и в каких обстоятельствах. Она, например, терпеть не могла в людях расхлябанности, недисциплинированности, и уж совсем выводил ее из себя человек-лгун. Больше всего она ненавидела ложь. А в целом – стержнем ее характера были жажда добра, желание приносить людям пользу.
Расскажу несколько эпизодов, которые показывают многогранность ее характера.
Зима 1974 года. Декабрь. Заснеженная Москва. С трудом найдя букетик цветов (в то время в Москве было трудно с цветами, особенно зимой), еду в метро на станцию «Аэропорт» искать Красноармейскую улицу.
По совету моего товарища, немного знавшего Зою Ивановну, я позвонил ей по телефону и попросил «оказать помощь начинающему литератору». Меня выслушали, и ровный, официальный голос коротко сказал в трубку: «Приезжайте».
Поднимаясь на шестой этаж писательского дома на Красноармейской улице, я вдруг болезненно почувствовал бессмысленность и даже глупость своего предстоящего визита. Известная на всю страну писательница, лауреат нескольких премий, человек, только что издавший трехтомник своих произведений… и я, никогда и нигде не издавший ни одной строчки. Нелепость?! Но отступать было поздно. Я позвонил. Дверь почти сразу же открыли. Передо мной стояла высокая, стройная женщина в темном, строгом платье с небольшим воротничком-стоечкой, отороченным белым кружевом. На ногах домашние тапочки из серого войлока, но без примятых, стоптанных, как обычно, пяток. Темно-русые, заколотые на затылке волосы. И глаза – внимательные, серые, изучающие. Это теперь я могу дать ее подробное описание. А тогда… тогда я ничего не видел. Видимо поняв мою растерянность, Зоя Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала: «Проходите, раздевайтесь. Вот вешалка».
Ее улыбка сняла с меня и робость и скованность. Посреди комнаты, которая служила кабинетом и гостиной одновременно, чуть ближе к окну стоял письменный стол. Напротив окна диван-кушетка со съемными подушками, обитый красной, тисненой тканью. Ближе к двери маленький журнальный столик.
Меня усадили на диван. Я робко протянул свое литературное творение. Зоя Ивановна, стоя, взяла листы, присела на краешек стула, прочитала заглавие, перелистала страницы, положила их на письменный стол, встала и сказала: «Соловья баснями не кормят. Хоть вы и не соловей, – при этом она хитро улыбнулась, – но чаем я вас напою. А потом поговорим». Так началось наше знакомство и литературное сотрудничество.
Это потом я узнал, что в квартире всегда бывает много посетителей – и взрослых и детей – писатели, читатели, коллеги-чекисты. Иногда до десятка и более человек одновременно. И всех встречали сердечно, поили чаем, а если нужно, и кормили. Мне неоднократно приходилось помогать Зое Ивановне принимать гостей, особенно в дни праздников детской книги. Делегации детей, учителей и библиотечных работников приезжали не только из близких к Москве областей, но и с Дальнего Востока.
Много позже я узнал, что в квартире есть еще одна комната – спальня. Кроме широкой кровати под голубым бархатным покрывалом и трюмо, все в этой комнате было занято шкафами с книгами. Над кроватью висел голубой ковер и большая картина, написанная маслом, с изображением березовой рощи зимним голубым вечером. Голубой колорит ковра и картины сочетался с голубым бархатом покрывала. Голубой – был любимым цветом Зои Ивановны.