Тайна золотой реки (сборник)
Шрифт:
– То-ва-ри-щи!
– Па-а-ли-и-и! – захлебнулся офицер.
Над округой, будто замороженный, повис дрожащий залп, похожий на раздавленный стон. Мария замерла. Она двинулась к Елизару, будто слепая, выставив вперёд руки, напрягая оттопыренные дрожащие тонкие пальцы. Осторожно прильнула к мёртвому лицу любимого, потом повернулась к казачьему строю и простонала:
– Будьте прокляты!..
– Па-а-ли-и-и! – заорал офицер, закрутившись подстреленным волком позади шеренги.
Испуганно затрещали выстрелы. Мария на мгновение задержалась
– Мама… – Данилка размазывал рукавом кухлянки слёзы. – За что они тебя и папу? За что? Чего им нужно в нашей тундре? Дедушка говорит, что они все замёрзнут. А как? Они тёплые кухлянки отбирают…
Собаки без команды встали и повалились на снег. Порядок. Метель кое-где зализала зеленоглазые лунки, окаймлённые унастившимися барханчиками, засугробились бугорки колотого льда. Данилка сошёл с нарт, размялся, огляделся. Все обычное, привычное глазу. Достал из-под нартовой подстилки оштол с железным пешневым набалдашником и принялся обкалывать лунки. Торопился.
Рыбы было много. Мальчишка радовался. Вопреки запретам деда дал каждой собачке по целой рыбине. Ездовики хрустели вкусными косточками. Проголодались. Данилка знал, что кормить собак неостуженной рыбой в пути не рекомендуется, так как в дороге у них могут расслабиться кишечники, и тогда ох как трудно придётся добираться до дома, да ещё в метель и темень. Улов был добрый: чир, омуль, муксун, ряпушка – складывал в небольшие кучки. Рыба быстро остывала, теперь приятно было раскладывать ее по мешкам.
Данилка опустил сети, поставил вешки, осмотрел порядок хозяйским взглядом. Всё было сделано, как учил дед. Уложил мешки с рыбой на нарты. Стянул их крепким тонким ремнём из лосиной кожи. Проверил упряжь на прочность. Хорошо. Можно было трогаться. Однако поведение вожака насторожило Данилку. Лохмач предупредительно рычал, тревожно вглядывался в мутнеющую даль верховья протоки. Беспокойное его недовольство передалось и ездовикам.
– Рыбы не дам, – Данилка погрозил вожаку пальцем, – обратный путь тяжёлый. Дедушка ждёт. Запурговало, однако.
Пес повилял хвостом и, вытянув мохнатую заиндевевшую морду, тревожно завыл, будто затрубил в рог. Завыли и остальные собаки, уставившись в сторону надвигающейся опасности.
В снежной пелене начинающейся пурги вниз по протоке спускались упряжки. Данилке показалось, что они застыли в каком-то странном ожидании на значительном расстоянии друг от друга у левобережного изворота тальниковой излучины.
– Три… – глухо произнёс Данилка, глядя на вожака. – Винчестер оставил…
Без суеты развернул нарты, постоял немного и махнул вожаку. Собаки без обычного перебрёха натянули потяги и ходко пошли навстречу пуржистому ветру.
Вскоре крутой поворот утесистого мыса скрыл Данилкину упряжку от незнакомого аргиша.
– Что случилось? – сдержанным тоном спросил Савва внука, заметив внезапную перемену в его поведении.
– Едут!.. – возбуждённо ответил тот и схватил с орона
– Кто?
– Ламуты!
– Однако, погоди! – Савва ухватил внука за рукав. – Не может быть. Их лагерь на Алазее в местечке Хара-Тала. Пепеляевцы на Аллаиху ушли. Там лютуют.
– Нет, дедушка! – упрямился Данилка. – Белая банда!
– Так что? – рассердился Савва. – Мы убийцами не были и никогда не будем!
– А они могут! – Со слезами на глазах Данилка прижал винчестер.
– Мы люди!
– А они звери! – И, не повинуясь деду, хлопнул дверью.
Савва растерялся. Внук ослушался его. В роду такого не было. Слово старшего – закон, переступать который не вправе ни один член семьи или рода. Сердце старика будто бросили в кипящую воду, но он сдержал вспыхнувший гнев. Голова, как пустой котёл с трещиной, загудела. Он присел на орон. Глухой удар хлёстко полоснул по ветхой стене и рассыпался по земляному полу. Савва закрыл лицо руками.
– Что будет? – пролепетал он. – Винчестер старенький…
Грянули второй и третий выстрелы. Старику казалось, что внук палит не во врагов, а расстреливает его сердце. Жуть охватила старого охотника. Данилка – вся его жизнь, надежда… Он сидел неподвижно, тяжело опустив больные руки. За стеной стреляли. Лаяли чужие собаки. Что-то непонятное кричал Данилка. Потом навалилась вдруг тишина. Тяжёлые шаги послышались за дверью.
Савва встрепенулся. Он приготовился к последнему. Рука ещё твёрдо чувствовала гладкую прохладу костяной рукояти якутского ножа. Ему представилось, что вот сейчас откроется с грохотом дверь и на пороге появится обросшая рожа бандита. Окровавленного Данилку швырнут к его ногам… Потянуло прелым ягелем. Засмердило махорочным прокуром. Послышалось усталое дыхание…
Они ввалились сразу все трое. Здоровяки с заиндевевшими бородами, они казались исполинами из сказаний легендарного Эллея. Старик сжался. Дверь легонько скрипнула, и с винчестером в руках предстал Данилка. Робко и виновато смотрел он на деда…
– Петрович! – загремел басовым раскатом чернобородый великан. – Здравствуй, дорогой старина!
– Гаврила?.. – Савва, сам того не замечая, стал вытирать повлажневшие глаза. – Живой?..
– Здоров, Савва Петрович! – Шошин постучал по груди кулаком, как по колоколу. – Сам-то как?
– Маленько живой… Издалека идёте?
– Из Маркова.
– Долгий путь.
– Ничего… Ну, место у тебя, Петрович…
– Хорошо.
– Говорил вам, что где-то недалеко свои. – Шошин, приподнято жестикулируя, повернулся к товарищам. – Вот, Петрович! – И он обнял старика. – Внук у тебя шустрый парень…
Данилка молчал, низко опустив голову. Те, кого он принял за ламутов, оказались давними знакомыми Саввы. Видно было, что дед питает к ним особую симпатию и уважение. Было до глубины души больно и обидно: он застрелил вожака аргиша. Он не хотел этого, но так уж получилось… И от прилива стыда и раскаяния залился молчаливыми слезами.