Тайна

Страуб Питер

И Том рассказал ему все. О больнице, Давиде Натчезе, о мертвом полицейском и докторе Милтоне, об «экскурсии» в старый туземный квартал и «Рай Максвелла», о том, как видел Фултона Бишопа, скользящего по первому ярусу Райских кущ, подобно голодному удаву. О Нэнси Ветивер и о том, что рассказал ей Майкл Менденхолл, об экипаже доктора Милтона, о пьяной враждебности отца и визите Ральфа Редвинга к Виктору Пасмору. И наконец — о звонке Глена Апшоу и о матери, лежащей на кровати в спальне и вспоминающей детство и последнюю поездку на Игл-лейк.

— О, Господи! — сказал старик, когда Том закончил свой рассказ. —

Теперь я понимаю, почему ты пришел ко мне в таком состоянии. Мне кажется, тебе не повредит еще немного коньяка — причем на этот раз уже без кофе.

— Я засну, если выпью коньяка, — возразил Том. — Я так вымотался за сегодняшний день.

Выговорившись, Том почувствовал себя немного легче, успокоился. Он действительно устал, но на самом деле ему вовсе не хотелось спать.

Мистер Тень улыбнулся Тому, похлопал его по колену и, взяв его чашку, понес ее в кухню. Он вернулся с графинчиком бренди и поставил его на стол, затем перевернул пластинку Гленроя Брейкстоуна, и комнату наполнили звуки, полные страсти, которые до конца жизни будут ассоциироваться в сознании Тома не только с его матерью, но и с этим самым вечером в доме Леймона фон Хайлица.

Старик снова уселся напротив Тома и посмотрел ему в глаза. Затем он налил себе бренди.

— Ты только что сообщил мне два очень ценных факта и подтвердил кое-что, о чем я давно догадывался: семь лет назад ты был в районе Парка Гете по той же самой причине, по которой твой учитель английского привез тебя не так давно в Уизел Холлоу. Я видел тебя в тот день и знал, что ты тоже заметил меня, хотя и не узнал.

Мистер фон Хайлиц выглядел очень возбужденным, и возбуждение его передалось Тому.

— Вы были там? Вы спрашивали меня, помню ли я нашу первую встречу. Так вы имели в виду тот день?

— Но ведь ты действительно видел меня, Том. Вспомни! И Том действительно вспомнил мрачный дом в готическом стиле и лицо, напоминавшее обтянутый кожей череп, выглянувшее из-за задернутой занавески. Широко открыв рот, он смотрел на улыбающегося фон Хайлица.

— Так это вы были в том доме на Калле Бурле!

— Это был я, — глаза старика сверкнули. — Я видел, как ты шел мимо, заглядывая между домами, чтобы разглядеть Сорок четвертую улицу.

— Но что делали там вы?

— Я снимаю дома и квартиры в разных частях острова и пользуюсь ими, когда мне надо понаблюдать за кем-то или просто спрятаться. Из того дома, где ты меня видел, я мог следить за Уэнделлом Хазеком, живущим на Сорок четвертой. Оттуда мне был виден весь квартал, где стоял его дом.

— Уэнделл Хазек, — произнес Том, и тут же увидел этого человека — коротко стриженного толстяка, выглядывающего из окна желто-коричневого дома, а затем его же, машущего рукой с порога.

— Он был там, — сказал Том. — Он, наверное, увидел меня. И послал... — Том запнулся, теперь перед глазами его стояли мальчик и черноволосая девочка. Джерри-волшебник. «И что же ты собираешься делать, Джерри-волшебник?» — Он послал своих детей разделаться со мной. Джерри и Робин. Они хотели знать... — «Ты хочешь знать, что происходит? Почему бы тебе не сказать мне об этом, а? Что ты здесь делаешь?» — Они хотели знать, зачем я пришел туда.

Теперь Том видел двух других мальчишек — сердитого толстяка и другого, худого, как скелет, который как раз сворачивал за угол

какой-то хибарки. На него вдруг нахлынули воспоминания о тех минутах — как Джерри ударил его, и Том почувствовал жгучую боль. Как он бросился в ответ на Джерри и сломал ему нос.

«Нэппи! Робби! Хватайте его!»

Он вспомнил блеснувшие лезвия ножей. Вспомнил, как побежал. А потом увидел Уэнделла Хазека, выбежавшего, размахивая руками, на порог собственного дома. Он вспомнил свой страх, чувство полной беспомощности, вспомнил, что двигался, как на кадрах замедленной съемки или, точнее, словно во сне.

— Потом Джерри, наверное, позвал на помощь друзей. Том вдруг задрожал. Он вспомнил все — блеск лезвий, как кто-то звал Робби, как он побежал, как разглядел в пурпурном воздухе название улицы — Ауэр-стрит. Уверенность, с которой Робби собирался воткнуть в него нож. Вспомнил, как врезался в гущу движения на Калле Бурле, как балансировал на велосипеде, словно клоун в цирке, седоволосый велосипедист. Он закрыл глаза руками и вспомнил решетку радиатора и надвигающееся на него лицо.

— Нэппи и Робби, — сказал он.

— Нэппи Лабарре и Робби Уинтергрин. Это были они. «Уличные мальчишки».

Том унял дрожь и удивленно посмотрел на фон Хайлица.

— Так они себя называли, — пояснил детектив. — Все эти ребята бросили школу лет в четырнадцать и работали на Уэнделла Хазека. Воровали, следили за полицией. Так они жили лет до двадцати, а потом все вдруг стали добропорядочными гражданами и работают теперь на компанию «Редвинг холдинг».

— И что же они делают на службе? — спросил Том, но тут вспомнил, что говорила сегодня днем Сара. — Понимаю — они телохранители.

— По крайней мере, так их называют.

— А Робин, что стало с ней?

Фон Хайлиц улыбнулся и покачал головой.

— Робин стала сиделкой при одной пожилой даме. Старушка умерла во время путешествия на континент, и Робин унаследовала все ее состояние. Родственники подали на нее в суд, там же, в Америке, но Робин выиграла дело. И теперь она проживает полученное наследство.

— Хазек узнал меня, — сказал Том. — Поэтому он и натравил на меня «Уличных мальчишек». За несколько дней до этого он приходил к нашему дому. Наверное, он выследил моего деда. По дороге Хазек явно заглянул в несколько баров — он еле держался на ногах. Он кричал на всю улицу и швырялся камнями. Дедушка вышел из дому, чтобы успокоить его. Я пошел за ними, и Хазек видел меня. Спровадив Хазека, дедушка вернулся в дом и поднялся наверх. Там они стали обсуждать происшествие с отцом и матерью. Я слышал, как кричала моя мать. «Откуда пришел этот человек? Чего он хотел от нас?» А дедушка ответил: «Он живет на углу Сорок четвертой и Ауэр-стрит, если тебя так это интересует. Что же до того, чего он хочет — он хочет денег, чего же еще?»

— Ты слышал этот разговор и через несколько дней отправился в ту часть города — сам, один, через весь остров — а ведь тебе было только десять лет! — потому что ты слышал достаточно, чтобы решить: если ты пойдешь в ту часть города, то сможешь узнать и понять все. А вместо этого ты чуть не лишился жизни и оказался надолго прикованным к больничной койке.

— И все допытывались у меня, что я делал в том районе, — сказал Том, окончательно успокаиваясь. — А что вы делали сегодня в больнице?