Тайна
Шрифт:
— Мама, а здесь нет жандармов?
— Что ты, Лацо! Фашисты не рискнут ночью сунуться в лес. Если товарищи Якуба тебя остановят, объясни, что ты брат их командира и должен ему кое-что передать. Ну, а Якубу обо всем расскажешь.
Мать обняла его, и мальчик почувствовал, что лицо у нее мокрое от слез.
— Не плачь, мама. Ты ведь сама сказала, что я большой: мне уже девять лет.
Лацо встал, отряхнулся от снега, растер затекшие колени.
— Прощай, Лацо.
Мальчик с решительным видом зашагал по узкой тропинке.
«Мама увидит, что я не трушу, тогда
Сердце Лацо преисполнилось гордости. Приятно иметь брата, которому даже в избе тесно — такой он высокий и сильный!
2
Гарда — словацкая фашистская военизированная организация.
«Я так и думал, что Якуб — командир, а теперь и мама сказала: «Объясни, что ты брат их командира»… А мамочка лежит в лесу больная. Она не велела говорить об этом Якубу, но я скажу, пускай знает».
Идти становилось все труднее. Ноги у Лацо совсем закоченели. Он то и дело стряхивал с ботинок снег, но мокрые, тяжелые комья вновь налипали на них. Мальчик поскользнулся, упал, больно ушибся. Поднялся, немного погодя снова упал, снова ушибся, но, несмотря на это, упорно шел вперед. Наконец он остановился, поправил платок и с тревогой стал прислушиваться.
«Нет, никого не слыхать. Страшно! От мамы я уже далеко, а где Якуб, не знаю».
Лацо вздохнул и зашагал дальше. И снова на него нахлынули воспоминания.
«В тот вечер, когда приходил Якуб, я испугался порки, а ведь все кончилось хорошо… И сегодня должно хорошо кончиться. Отец тогда строго поглядел на меня, а мама стала рядом со мной. Наверно, подумала, что отец будет меня бить. Но он сказал: «Садись за стол». Я сразу послушался и сел, как гость, а они стояли подле меня. Потом отец тоже сел. «Ты ведь умный мальчик, Лацо, сумеешь держать язык за зубами?»
Вся эта картина, в мельчайших подробностях, ожила перед глазами Лацо.
«Ты уже большой, — тихо сказал отец. — Если со мной что-нибудь случится, тебе придется заботиться о маме и о Ферко».
Глаза у отца были такие серьезные, словно перед ним сидел не маленький школьник Лацо, а взрослый солдат Якуб.
«Никому не говори, что у нас бывают Якуб и его товарищи. Ты никогда их не видел. Понятно тебе? Никогда! Сейчас война, а на войне это не считается обманом, если нужно спасти кому-нибудь жизнь. Понял?»
Лацо все понял; он только спросил, кто такие коммунисты. Отец удивленно посмотрел на него и, должно быть, подумал, что Лацо все-таки еще маленький, но объяснил:
«Коммунист — это человек, который готов отдать свою жизнь, чтобы беднякам жилось лучше. Коммунист борется за то, чтобы дети были сыты, чтобы женщины не плакали. Коммунист не лжет, не ворует, заступается за тех, кого несправедливо обидели. Твой брат Якуб коммунист. Значит, ты тоже должен быть мужественным и честным, чтобы ему не пришлось за тебя краснеть».
Мальчик медленно продвигался вперед, тщетно вглядываясь в окружавший его мрак. Все тело у него ныло, ноги подкашивались, он то и дело спотыкался. И вдруг тропинка исчезла. От ужаса у Лацо мурашки пробежали по спине. Как же теперь найти дорогу? И в отчаянии он закричал тоненьким голоском:
— Якуб, товарищ Якуб!
«То-ва-а-рищ!» — донесся едва слышный зов до партизанского поста.
— Якуб! — уже совсем тихо произнес измученный мальчик.
…В темноте блеснул фонарик, чьи-то сильные руки подхватили Лацо и подбросили высоко-высоко.
— Якуб! — обрадовался Лацо, повиснув на шее брата. — Мамочка там, внизу, в лесу… не смогла дойти, отца увели жандармы.
Глава II. У Якуба
Одинокая свечка на большом чурбане посередине землянки напрасно пыталась рассеять ночную темень. В густом мраке тонули фигуры людей и сваленные в кучу вещи. Лишь время от времени мигающее пламя свечи отбрасывало на них тусклые пятна света.
Партизаны разместились вдоль стен. Якуб присел на полу, возле матери, лежавшей на ворохе веток хвои, и рассеянно поглядывал то на мать, то на товарищей.
«Та-ак, та-ак», — повторял он про себя.
Мать лежала пластом, только голову повернула к сыну. Боль в боку все еще мучила ее, и дышать было трудно. Но с сердца свалилась страшная тяжесть, погнавшая ее ночью в горы, и, пусть ненадолго, она наслаждалась покоем.
— Не понимаю, чего ты тратишь попусту время! — раздался чей-то нетерпеливый голос. — Ночь близится к концу, а днем мы напасть на них не сможем. Нужно теперь же, немедля, спуститься с гор и отбить у них старика.
< image l:href="#"/>Якуб обернулся на голос. В темноте выразительно сверкнули чьи-то большие, горящие отвагой глаза. Партизаны молча ждали, а Главкова с надеждой и страхом смотрела на сына. Якуб встал, медленно прошелся по землянке, потом подошел к матери, снова сел рядом с ней, ласково погладил ее руку и, не глядя на мать, обратился к партизанам:
— Фашисты арестовали не только моего отца. Вам это хорошо известно, товарищи. И вы знаете также, что мы не можем идти всем отрядом на риск… — Он крепко сжал руку матери, повернулся к ней и вдруг отчетливо увидел морщинки на ее лице, бескровные губы, потускневшие от горя глаза, бледные щеки, с которых болезнь согнала румянец. Он с горечью сознавал, как слаба и беспомощна мать, но голос его звучал твердо и уверенно: — Скоро мы будем выполнять важное боевое задание. До этого мы не должны ничего предпринимать. Подождем. Будем начеку, проследим, чтобы наших людей не угнали на край света. С востока к нам на помощь пробивается Советская Армия. Она ударит с одной стороны, мы — с другой, и тогда с фашистами разом будет покончено.