Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
Неужели храм не устоит? Похоже, Господь открыл мне будущее, неминуемое и притом скорое, открыл моему взору грядущее, как некогда открыл фараону.
А потом в моих ушах громыхнули слова Иисуса, повторенные во сне намного громче, чем звучали когда-то наяву.
— Истинно говорю тебе: в скором времени не останется и камня на камне.
— Но храм! — в ужасе вскричала я. — Он стоял на нашей земле тысячелетиями, и в нем обитает Бог.
И в видении мне было дано узреть тело, составленное из множества душ, несравненно сильнее и могущественнее моей.
Затем я увидела группу священников, входящих в святилище; когда же стены содрогнулись,
— Пора покинуть это место.
Таким образом Бог дал им понять, что время Его пребывания там истекло, и отныне Он не будет ограничивать себя стенами, возведенными людьми.
Храм был обречен на разрушение, ибо Бог покинул его. Его слова, обращенные ко всем нам, означали: «Не пытайтесь защищать место, где Меня уже нет».
Но храм, наш храм, куда меня приводили ребенком… храм, где учил Иисус, где на нас снизошел Святой Дух, где пророчествовал и обращал людей ко Христу Петр… Неужели он мог просто исчезнуть с лица земли? Храм, краеугольный камень нашей веры?
— Он обречен, — таков был ответ видения. — Он больше не существует. Иерусалим погибнет. Римляне победят. И в последнюю минуту гибнущим не будет дано отсрочки, как случилось, когда ассирийцы штурмовали эти стены семьсот лет назад. Уповающие на это обманываются. Уходите прочь из Иерусалима. Переправляйтесь за Иордан, в безопасные места. Пусть никто не останется в городе. Я поведу вас. Там вы будете ждать моих указаний. И самое главное — не бойтесь. Не бойтесь ничего, ибо я пребуду с вами всегда, до конца времен, как и обещал.
Все вокруг завертелось, я мягко вернулась на землю, ослепительный свет истаял, превратившись в слабый, дрожащий огонек масляной лампы, стоявшей поблизости. Но голоса еще звучали в моих ушах, и я знала, что не забуду ни единого слова.
Когда я в тот же вечер подробно рассказала обо всем виденном и слышанном на церковном собрании, мои обычно словоохотливые единоверцы растерянно притихли. Они еще не оправились после ужасных вестей из Рима, а тут новый удар: приказ покинуть Иерусалим, бывший нашим центром на протяжении тридцати лет, город, где умер и воскрес Иисус, и отправиться куда-то за Иордан. А куда именно? И почему, собственно говоря, все они должны принять на веру истинность моего видения? Большинство собравшихся здесь вообще не знали о моих прежних видениях или откровениях.
Кроме того, я должна была признать что одно давнее и ужасное видение, с устрашающей ясностью запечатлевшееся в моей памяти, так и не сбылось. Тогда я увидела, как на Галилейском море разразилось водное сражение между римлянами и повстанцами, столь яростное, что вода обратилась в кровь.
— Сам Иисус открыл мне то, что случится с Иерусалимом, — заявила я, — Все сказанное весьма определенно и недвусмысленно. Мне самой не хочется уходить, но я знаю, что должна повиноваться.
И я не лукавила. К своим шестидесяти с лишним (о, теперь мне кажется, что это была молодость!) я прижилась и укоренилась в Иерусалиме и необходимость сниматься с насиженного места и пускаться в трудное путешествие в поисках нового пристанища меня вовсе не радовала. Вдобавок, в то время, как на меня сыпались вопросы собратьев, я вдруг осознала, что мне придется не просто участвовать в этих поисках, а возглавить их. Ведь именно мне Иисус намеревался указать место.
— Некоторые из нас не смогут пуститься в дорогу, — возразил один старец. — У нас нет сил. Или средств.
Мне вспомнилось, как Лот
Я оглядела комнату, встревоженные лица единоверцев. Много ли осталось среди нас первых учеников? Иоанн, Матфей, Фаддей, славный щедрыми благодеяниями, Симон-зилот, ныне усохший, согбенный, едва способный поднять посох, не говоря уж о мече. Остальные разбрелись кто куда и были потеряны для нас, а возможно, уже расстались с жизнью вдали от дома. До нас доходили слухи, что Фома и Филипп удалились в Индию, а Андрей обосновался в Греции, но поручиться за это не мог никто.
— Мне было сказано, что идти должны все! — объявила я.
— А кто не пойдет?
— Те погибнут.
В этом мое видение сомнений не оставляло.
— Тогда мне суждено погибнуть, — сказал согбенный старец с трясущимися руками. — Мне все равно не выдержать дороги.
— В таком случае твоя мученическая кончина продемонстрирует силу любви к Господу, — вмешался Симеон, встав и заняв место рядом со мной. — И возможно, станет примером для других.
— И моя тоже. — На ноги поднялась старуха, вряд ли способная самостоятельно преодолеть большое расстояние.
По всей комнате старики и старухи стали медленно вставать на ноги и заявлять о готовности присоединиться к тем, кто решил пожертвовать жизнью.
— Мы не собираемся отговаривать тех, кто решит уйти, или задерживать их, ибо понимаем, что промедление подобно смерти, — промолвила одна древняя, сморщенная старуха. — Это было бы смертным грехом. — Она сделала паузу, тяжело, со свистом вздохнула, согнувшись чуть ли не пополам, и добавила: — Но сами мы избираем мученическую кончину и встретим ее с радостью.
Итак, мне выпало вести единоверцев в пустыню, как Моисею. Это была устрашающая задача, хотя группа моя стала гораздо меньше и гораздо послушнее. Люди целиком положились на Бога: они верили, что он направит нас на верный путь и защитит от опасностей.
Иерусалим бурлил. Улицы были заполнены возбужденными, сердитыми и напуганными людьми и римскими солдатами, неожиданно появившимися в большом количестве. До сих пор они как-то не бросались в глаза, но теперь встречались повсюду — патрулировали улицы, дежурили на перекрестках, охраняли все ворота, проходы и проезды и следили за каждым, кто шел на рынок или входил в ворота храма. Поговаривали о том, что Нерон пришел в ярость от оскорбления, нанесенного ему священниками храма, и приказал принять ответные меры. В Иерусалим отовсюду стекались зилоты. Галл, римский наместник провинции Сирия, направил в Иерусалим квартировавший в Антиохии Двенадцатый легион. Сейчас этот легион — один из тех, орлы которых были явлены мне в видении— форсированным маршем двигался к нам.
В тот день, когда мы пришли попрощаться с храмом, благоговейно прикоснуться к древним камням, поклониться великолепным вратам и жертвенникам, на нас обрушились с насмешками и оскорблениями не зилоты, а священники.
— И вы здесь, лицемерные предатели! — прозвучал громкий голос, когда мы с Симеоном вели наших друзей через дворы к портику Соломона.
Я подняла глаза и увидела облаченного в расшитые шелка и высокий головной убор человека, стоявшего сразу за стеной, разделявшей двор сынов Израиля и двор священства.