Тайная сторона Игры
Шрифт:
– Бумажка у меня уже есть. Только ее не под дверь, а лично в руки товарищу Оболикшто вручить нужно. Или, если угодно, гражданину Оболикшто.
Арехин медленно вытащил из внутреннего кармана пальто узкий белый конверт, подошел к столу и протянул Оболикшто.
– Это что?
– А вы откройте, – посоветовал Арехин.
– Какие мы таинственные, – теряя теплоту голоса, протянул Оболикшто.
Толстыми пальцами он раскрыл незапечатанный конверт, достал бумагу, столь же белую. Белоснежную. И скоро, очень скоро найти такую бумагу
– На такой бумаге хорошо барышням письма писать, – бормотал Оболикшто.
– И не только барышням, – теперь уже Арехин подпустил добродушия и даже ласковости.
Оболикшто отвечать не стал. Читал он медленно, шевеля губами. Однако пальцем по строчкам не водит, спасибо и на том.
Дойдя до конца, Оболикшто начал читать заново. Лицо его раскраснелось – то ли от алеющего солнца, то ли по иной причине.
Наконец, он оторвал взгляд от бумаги, кашлянул, прочищая горло, потом еще и еще.
– Значит, вас прислали сюда служить? – откашлявшись, выговорил он.
– Точно так.
– Следователем по особо важным делам?
– Точно так.
– Наделенным чрезвычайными полномочиями?
Третий раз точнотакать Арехин не стал. Кончились точнотаки.
– Вот, – оторвавшись от бумаги, обратился Оболикшто к дивану. – Направили к нам особо важного следователя Арехина. Лично товарищ Дзержинский и направил.
Куртка только качнул головой, а Кофта, вынырнув из Зазеркалья, широко улыбнулся:
– Смотри, тезка! Я тоже Орехин.
– Я Арехин. Александр Александрович Арехин. Первая буква – аз.
– Аз, так аз. Хорошая буква. А я – Сашка Орехин,
Арехин вежливо наклонил голову. Со знакомством, значит.
Куртка молчал, представляться не спешил. Смотрел нерадостно. Потом плюнул в ведро с золой, почти попал.
– А сами вы из каких будете, гражданин Арехин? – тщательно выговаривая слово «гражданин» и налегая на А в фамилии, наконец, сказал он.
– Догадаться не сложно, – усмехнулся Александр Александрович.
– Мне знать нужно, – со значением проговорил Куртка. – Знать, с кем под буржуйскую пулю пойду.
– Если нужно, то поработайте. Вы же в уголовном сыске.
– Языком работать всякий горазд… – сказал в никуда Куртка.
Арехин чуть склонил голову набок, рассматривая Куртку, потом неторопливо начал:
– Вы, я вижу, родились в семье священника. Но с отцом, разумеется, давно порвали. Еще до революции. Классе в пятом гимназии.
– В четвертом, – поправил Куртка.
– Хорошо, в четвертом. Отринули веру, стали эсером.
– Левым эсером, – опять поправил Куртка.
– Да, конечно. Весной восемнадцатого от эсеров ушли, к большевикам пришли. Воевали с белогвардейцами, контужены. Сейчас – один из лучших оперативников МУСа.
– Верно, – хлопнул себя по коленям Орехин. – Верно, черт побери. В самую точку, тезка Аз.
– Теперь я знаю, – насмешливо сказал Куртка. – Вы – Шерлок Холмс.
– Нет,
– Хорошо, хорошо, пусть так. Но все же, чем вы занимались прежде, гражданин? – Оболикшто окончательно решил заменить сердечное ты бездушным вы.
– Окончил Императорское правоведческое училище. Служил в санитарном отряде на Галицийском фронте. Ранен, контужен. После революции работал по заданию партии.
– Какой? – спросил Куртка.
– Где? – одновременно спросил тезка Он.
– Партии большевиков. Куда посылали, там и работал.
– Понятно, – протянул Оболикшто. – Хорошо, спрошу по-другому: опыт работы в уголовном сыске есть?
– Небольшой. Когда учился, доводилось помогать Владимиру Ивановичу.
– Какому такому Владимиру Ивановичу?
– Яценко. Следователю.
– Не знаю такого… – сказал Оболикшто. Пожалуй, поспешно сказал.
– Он по уголовным делам специалист, не по политическим.
– По уголовным, что ж, по уголовным люди бывали и неплохие. Он как, послужить новой власти не хочет?
– Владимир Иванович Яценко пропал без вести, – сухо сказал Арехин.
– Бывает, бывает. Зато ты… вы, то есть, теперь здесь. С людьми у нас сложно. Иной начитается книжечек про Ната Пинкертона и летит к нам, приключений ищет. А у нас – служба. Попробовал бы Пинкертон… – но продолжать не стал, только рукой махнул. Махнул и задел стакан, хорошо, подхватить успел.
– Мы тут немножечко… С устатку… Вы как?
– Я не устал, – отказался Арехин.
– Брезгаешь? – с дивана сказал Куртка. – К шампанскому привык?
– Я вижу, у вас тут партизанщина… – протянул Арехин.
– Изредка случается, – согласился Оболикшто. – Когда особо тяжелый день.
– Тяжелый день?
– Я ж говорю, Пинкертону такое и в кошмаре не снилось. Бандитизм небывалый. Да что говорить, завтра сами увидите.
– Завтра?
– Ну, сегодня день, можно сказать, на исходе, опять же секретарши нет. Потому всякую бюрократию отложим до завтра. Времена такие – без бюрократии нельзя. Зачислить на службу, паек, жалование. Паек наш не чекистский, но прожить можно. Потом насчет обмундирования. Его, как такового, нет, но кое-чем из самого необходимого пособим. Но, возможно, вы в одежде не нуждаетесь?
– Не нуждаюсь, – согласился Арехин. – Во всяком случае, сейчас.
– Хотя…– Оболикшто с сомнением осмотрел пальто Арехина, сшитое, правда, еще в 1917 году, но у лучшего парижского портного и из лучшей английской материи, и, что еще главнее, практически не ношенного. Кашемировый шарф и лакированные туфли с блестящими шотландскими калошами добавили сомнения. – Нам ведь по чердакам шуровать приходится, по подвалам.
– В канализацию спускаться, – добавил Куртка, – по говну ходить.
– Как-нибудь, – ответил Арехин. – У меня есть полевая форма.