Тайная война против революционной Кубы
Шрифт:
Приблизительно через месяц после того памятного разговора в Яра, когда Уберт Матос излагал свои взгляды на развитие кубинской революции, в двадцатых числах июня, состоялась встреча Фиделя Кастро и капитана Мендосы. Капитан рассказал Фиделю Кастро о беседе с Матосом. Поблагодарив за своевременную ин-формацию^ премьер-министр сказал, что она подтверждала уже имевшиеся у руководителей Повстанческой армии данные об активном участии Уберта Матоса в контрреволюционной деятельности.
Выяснилось, что аналогичным образом Уберт Матос пытался «обработать» и Каликсто Гарсиа, командующего военным округом провинции Орьенте, и Рене де лос Сантоса, командующего Гаванским военным округом. Особое внимание Матос уделял Хуану Альмейде, возглавившему
Не меньшие подозрения вызывали и частые визиты Матоса в Президентский дворец в тот период, когда в нем еще находился президент Уррутиа, и его подчеркнуто хорошие отношения с ярым антикоммунистом Давидом Сальвадором, занимавшим тогда пост генерального секретаря Конфедерации трудящихся Кубы, и конечно, тесная дружба с Диасом Лансом.
Однако весной и летом 1959 года заговорщическая деятельность Уберта Матоса представляла собой зе
леный плод, срывать который было еще преждевременно. Поэтому руководители Повстанческой армии решили временно воздержаться от решительных действий. Но уже один тот факт, что они знали о намерениях Уберта Матоса и его единомышленников, означал: любое выступление заговорщиков обречено на провал.
После бегства Диаса Ланса в Соединенные Штаты и особенно после разгрома «трухильистского заговора» Уберт Матос форсирует подготовку военного мятежа в Камагуэе. По замыслу вдохновителей и организаторов заговора мятежным офицерам предстояло увлечь за собой большую часть из 900 солдат камагуэйского гарнизона, среди которых велась соответствующая работа; бунт в армии должен был сопровождаться выступлениями студентов и рабочих Камагуэя. Предполагалось, в частности, что студенческая организация проведет в день выступления широкое собрание и демонстрацию, а руководители провинциального совета профсоюзов организуют забастовку и массовый митинг. Выступление в Камагуэе заговорщики намеревались поддержать воздушной бомбардировкой Гаваны и активными действиями террористов, перед которыми стояла задача с помощью самодельных бомб посеять панику в народе и тем самым еще больше осложнить обстановку в стране.
Подготовка к выступлению велась тщательно и вместе с тем широко. В заговор вовлекали руководителей местных профсоюзов и студенческой организации, заговорщики взяли под контроль печать и радио. В частности, в июле 1959 года, то есть примерно за три месяца до выступления, Уберт Матос назначил редактором единственной в Камагуэе — и притом пользовавшейся большим авторитетом — газеты «Аделанте» «своего человека» — некоего Фаустино Миро.
Контрреволюционеры стремились мобилизовать и общественное мнение в поддержку своих действий. Особые надежды в этом отношении возлагались на «Кадена Аграмонте» — самую крупную радиостанцию города: ее владельцем был некий Миранда по кличке «Чино» («Китаец»), настроенный к революции резко враждебно, а главным редактором — другой контрреволюционер — Рауль Аларкон Алехо.
Но главный упор Уберт Матос делал на то, чтобы привлечь на свою сторону как можно большее число офицеров вверенного ему гарнизона.
Резиденция Уберта Матоса находилась в ослепительно белом, с большими белыми колоннами, двухэтажном особняке, стоявшем метрах в пятидесяти от главного здания управления военного округа. Этот респектабельный особняк и превратился в центр всей заговорщической деятельности. По вечерам одетая в узорчатое кружево чугунной оправы дверь из цельного толстого стекла впускала группу гарнизонных офицеров и закрывалась за ними на несколько часов. Пройдя по черно-белым квадратам мраморного пола, офицеры преодолевали три поворота деревянной лестницы с резными перилами из светло-шоколадного кедра и снова оказывались на мраморном полу, теперь уже составленном из розовых квадратов различных оттенков. Здесь, на втором этаже, в своем рабочем кабинете, Уберт Матос шагал с клетки на клетку, словно шахматный ферзь, и разыгрывал перед своими единомышленниками сложный шахматный гамбит, который, по его мнению, неминуемо должен был окончиться матом Революционному правительству. «Гроссмейстер из Камагуэя» рисовал картины «страшного хаоса», в который намеревались якобы ввергнуть страну Фидель Кастро и его ближайшие соратники; здесь же обсуждались все вопросы, связанные с предстоящим выступлением.
Заговор в Камагуэе помимо чисто внутреннего имел важный внешний аспект: стремясь поднять значение планировавшегося мятежа, его вдохновители заранее развернули яростную антикубинскую истерию, прежде всего в самих Соединенных Штатах. Основным средством идеологической обработки общественного мнения, с помощью которого враги Кубы надеялись «идейно» оправдать мятеж Уберта Матоса, было обвинение в том, что Гавана якобы стала «центром подрывной коммунистической деятельности в Западном полушарии».
В Вашингтоне не упускали случая лишний раз обвинить Революционное правительство во всех смертных грехах. Бежал, например, в Соединенные Штаты капитан Повстанческой армии, которого должны были судить за злоупотребления и пьянство,— американская печать тотчас начала писать, будто он оставил Кубу,
так как кубинская революция «направляется из-за границы».
Завербованный агентами ЦРУ майор Диас Ланс предстал в изображении империалистической пропаганды в ореоле борца за свободу, а президент Уррутиа, отчаянно тормозивший проведение аграрной реформы, выглядел мучеником, пострадавшим за свою «принципиальную» позицию в борьбе за прогресс Кубы...
По мере того, как принимались революционные законы, и чем революционнее были эти законы, тем все яростнее становились нападки на кубинское правительство.
В октябре 1959 года, буквально накануне мятежа в Камагуэе, в Соединенных Штатах попросили политического убежища два кубинских священника — Эдуар-до Агирре и Хуан О'Фарриль. И хотя на Кубе в это время только что состоялся конгресс католиков, проведенный в самых благоприятных условиях, оба священника обвинили Революционное правительство, будто оно добивается отделения кубинской церкви от Рима...
Заявления Агирре и О'Фарриля немедленно подхватили американская и кубинская реакционная печать, разумеется умолчав о том, что «падре О'Фарриль» был тем самым человеком, через которого один из руководителей «трухильистского заговора» — падре Веласко — поддерживал контакты с реакционным кубинским духовенством...
Антикоммунистическая истерия в США и деятельность заговорщиков на Кубе тщательно координировались многоопытной рукой.
Такова была атмосфера, в которой происходили последние приготовления к мятежу. 21 октября в Гаване должен был проходить международный конгресс по туризму, и заговорщики рассчитывали вызвать своим выступлением широкий международный резонанс. По указанию Уберта Матоса редакторы «Аделанте» загодя подготовили ряд статей для своей газеты и для местных радиостанций. Главный редактор газеты Фаустино Миро собственноручно написал заметку, в которой говорилось: «Камагуэй плачет от печали из-за отставки Уберта Матоса...» Заранее подготовили заговорщики и манифест студенческой организации с требованием,
чтобы Матос публично объяснил причины своей отставки. Более того, по приказу Уберта Матоса были изготовлены фотокопии письма об отставке, которое он должен был направить Фиделю Кастро; текст письма размножили также на мимеографе и стали распространять среди населения Камагуэя.
9 октября с целью создать еще одну дымовую завесу вокруг последних приготовлений Уберт Матос послал в Министерство просвещения письмо с просьбой предоставить ему место преподавателя в одной из школ Ман-санильо.