Тайная война воздушного штрафбата
Шрифт:
Оказалось, что у обоих асов примерно равный счёт воздушных побед. Хан нахмурился. В обладателе баронского титула взыграла аристократическая гордость. Как это он, кавалер рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и брильянтами, должен уступить кому-то, пусть даже символически, почётное место рыцаря, согласившись на вторую партию оруженосца при нём!
Но и у Нефёдова голубой дворянской крови тоже хватало. Впрочем, в гораздо большей степени Борисом сейчас двигал патриотизм. Как представитель советских ВВС, разгромивших хвалёные гитлеровские Люфтваффе, он просто не мог признать первенство бывшего противника.
А чтобы расставить все точки над «i», Борис позволил себе усомниться в принятой у немцев во время Второй мировой войны балльной системе подсчёта воздушных побед. Любое профессиональное сообщество — мир достаточно тесный. Рано или поздно всё, что здесь происходит или происходило, становится известно всем.
После войны, когда в печати были опубликованы данные о личных счётах немецких летчиков-истребителей, для многих трёхзначные цифры стали шоком (в СССР эта информация сразу была засекречена, но Нефёдов, одно время занимавший высокий пост в Московском военном округе, имел доступ к подшивкам иностранных газет и журналов, предназначенных только для служебного пользования).
Выяснилось, что белобрысый 23-летний майор Эрих Хартманн претендовал на 352 сбитых самолёта, в том числе 348 советских и четыре американских. Его коллеги по 52-й истребительной эскадре Люфтваффе Герхард Баркхорн и Гюнтер Ралль заявили о 301 и 275 сбитых соответственно. Эти цифры резко контрастировали с результатами лучших пилотов-истребителей союзников. Более подробная информация об асах Люфтваффе оказалась ещё более шокирующей. Оказалось, что асами в терминологии союзников (то есть сбившими 5 и более самолётов противника) у немцев числились более 3000 пилотов! Хартманн и Баркхорн с более чем тремястами побед были лишь вершиной айсберга. Тринадцать лётчиков-истребителей Люфтваффе одержали от 200 до 275 побед каждый. Ещё больше было тех, кто закончил войну, имея в активе по сотне побед.
Сразу же разгорелись жаркие дискуссии о принятой у немцев методике подсчёта сбитых самолётов, системе подтверждения наземными службами, фотопулемётами и т. п. Главный тезис, придуманный для того, чтобы снять у победителей шоковый столбняк и устранить зарождающийся болезненный комплекс собственной неполноценности, звучал примерно так: «Это были неправильные пчёлы, и они делали неправильный мёд». То есть асы Люфтваффе всё наврали о своих успехах, и в реальности они сбили не больше самолётов, чем Кожедуб (62 победы), Покрышкин (59), американцы Бонг (40) и Макгуайр (38), англичане Стэнфорд Так (27) и Эдгар Джонсон (32). Не понаслышке знавший противника бывший фронтовой штрафник полностью был согласен с таким мнением, о чём прямо заявил Хану, наполняя ромом очередной бокал:
— Выдумки, — невозмутимо ответил немец и вкусно затянулся сигарой. — Просто англосаксы не могут признать на весь мир, что платили дюжиной своих «Мустангов» и «Спитфайров» за каждый наш «Мессершмитт» и «Фокке-Вульф», вот они и взяли на вооружение приёмы вашей сталинской пропаганды. Ведь к началу войны с Россией ваша советская авиация в несколько раз превосходила по численности Люфтваффе. У вас на границе была сосредоточена армада боевых самолётов. Но в течение нескольких дней горстка наших лётчиков фактически оставила Красную армию без поддержки с воздуха, уничтожив более тысячи восьмисот ваших самолётов. Только вы этого тоже никогда не признаете.
При этих словах Хан зло ткнул пальцем в сторону Нефёдова. А в качестве доказательства уникальных достижений немецкой школы воздушного боя он со знанием дела провёл сравнительный экспресс-анализ, как происходило подтверждение одержанной победы у них в Люфтваффе и как в ВВС Рабоче-крестьянской Красной армии. У немцев стандартная процедура была такова: вернувшийся на аэродром с победой лётчик сначала писал Gefechtsbericht — донесение о бое, затем заполнял на пишущей машинке Abschussmeldung — бланк отчёта об уничтожении самолёта противника. Во втором документе пилот подробно отвечал на ряд вопросов, касающихся расхода боеприпасов, дистанции стрельбы, и указывал, на основании чего он сделал вывод об уничтожении самолёта противника. У русских же, насколько Хану было известно, почти до самого конца войны лётчики в вольном стиле описывали состоявшийся воздушный бой, иногда иллюстрируя его схемами эволюции своего и вражеского самолётов, но чаще лишь наглядно руками демонстрируя командиру, как было дело.
— Так что это ещё неизвестно, кто из нас занимался липой, — широко улыбнулся Хан.
Нефёдов с растущей неприязнью рассматривал немца, только что гордо рассуждавшего о воинских доблестях своих товарищей по оружию. Борису очень хотелось напомнить ему, как его сослуживцы расстреливали колонны беженцев в Польше и России, как превращали в руины мирные города.
Борис также мог бы усомниться и в объективности фотопулемётов, как средства подтверждения одержанной победы. А ведь именно на основе привезённой лётчиком плёнки фотопулемёта в Люфтваффе чаще всего принимались решения о подтверждении побед. Между тем это было крайне несовершенное средство фиксации результатов воздушного боя. Несмотря на внешнее сходство кадров фотопулемёта и кинокамеры, фотопулемёт снимал с куда меньшим темпом, около 8–10 кадров в секунду. Низкая разрешающая способность кинорегистрации часто не позволяла точно определить характер нанесённых вражескому самолёту повреждений. И что самое главное — фотопулемёт прекращал работу после того, как лётчик отпускал пулемётно-пушечную гашетку. Соответственно поражение цели последним или даже предпоследним снарядом фотопулемёт зафиксировать не мог, так как переставал снимать до того, как снаряд долетал до цели. Тем более фотопулемёт не фиксировал поведение самолёта противника после попаданий в него пуль и снарядов. Что произошло после очереди: развалился самолёт противника в воздухе или скрылся из виду, достоверно установить было невозможно. Некоторые же советские самолёты, например легендарный Ил-2, обладали просто фантастической живучестью, иногда возвращаясь на свой аэродром с сотнями пробоин.
Тем не менее у немцев прижилась практика, по которой достаточно было зафиксировать с помощью фотопулемёта попадание, и можно было считать, что нужные баллы у тебя в кармане. Не требовалось искать объективных подтверждений своей победы в виде обломков сбитой тобой машины. Это создавало идеальную почву для удивительных мистификаций. Осенью 1943 года Эрих Рудорффер прославился на весь рейх, сумев в течение 17 минут сбить 13 русских самолётов. Пропаганда тут же подняла молодого героя на щит, объявив его национальным героем. Действительно, лётчик сумел поставить удивительный рекорд. Повторить или превзойти результат «стремительного Рудорффера» не удалось никому. Правда, когда при заполнении Abschussmeldung потребовалось указать, кто мог бы подтвердить факт уничтожения целой вражеской эскадрильи, рекордсмен, не моргнув глазом, заявил штабным офицерам: «Откуда я знаю? Все тринадцать русских самолётов упали на дно Ладоги».
Редко, но даже сами немцы во время войны ловили за руку зарвавшихся вралей, как это было с обер-лейтенантом Фогелем из 4/JG27, воевавшей на Северной Африке. Менее чем за месяц в августе 1942 года Фогель со своими ведомыми сбил 56 англичан. Однако одному из подчинённых бравого обер-лейтенанта показалось, что его обошли с наградами, и он раскрыл механику удивительной результативности командира. Действовали мошенники так: вылетали звеном в сторону фронта, потом разворачивались и всей четвёркой расстреливали боезапас в барханы. Фотопулемёты на «Мессершмиттах» данной эскадрильи вообще не стояли. Достаточно было устного заявления об одержанных победах… В любой армии мира за такое виновных отдали бы под суд. Но немецких пилотов всего лишь пожурили и раскидали по другим подразделениям. При этом утверждённые в Берлине победы никто не аннулировал и полученные за них награды у липовых асов не забрал.
В итоге всё работало на пропаганду. Имена знаменитых «экспертов» становились известными всей Германии. Открытки с их портретами печатались миллионными тиражами и продавались в газетных киосках и почтовых отделениях. О них писали статьи и снимали фильмы. Целью пропагандистской шумихи вокруг имён лучших лётчиков было привлечь новое пополнение молодых людей в редеющие, особенно после Сталинграда ряды Люфтваффе. Поэтому имиджмейкеры из ведомства Геббельса старались искусно придать весьма рутинной и чрезвычайно опасной работе военного лётчика привлекательный образ рыцарского ристалища, охотничьей забавы, увлекательного спорта, где чемпионов награждают не менее ценными призами, чем кубки и олимпийские медали.