Тайник на Эльбе
Шрифт:
Кюмметц вновь взглянул на часы. Доклад длился пятнадцать минут — ровно столько, сколько и полагалось. Он отпустил Кригера. Однако у дверей заведующий канцелярией задержался.
— Простите, забыл доложить… Кажется, я нашёл подходящего человека.
— Шофёра?
— Да.
— Конечно, женщина?
— Мужчина, господин директор?
— Из восточных рабочих?
— Нет.
— Кто же тогда?
— Немец, господин директор.
— Вы сказали: немец?
— Да.
— И не калека?
— Он не инвалид… То есть инвалид, но не в том смысле. У него целы руки и ноги, видят оба глаза. Он великолепный шофёр, но… Словом, чуть-чуть свихнулся. Его вылечили, но от военной службы пока освободили. Так что практически здоров. Молод, силён и великолепно водит машину.
— Но что с ним стряслось?
— Был под бомбёжкой. — Кригер покрутил у виска указательным пальцем. — Однако все это в прошлом, господин директор.
— Свихнулся? — Директор отшвырнул сигару. — Не хватает только, чтобы моей машиной управлял сумасшедший. Сами-то вы в рассудке, предлагая мне такого шофёра?
Кригер пожал плечами.
— Вам решать господин директор. Но вы приказали достать шофёра, дважды напоминали об этом. А где сейчас отыщешь здорового парня, который бы ходил без дела? Быть может, все же вызовете его?
— Он здесь?
— Да, я сказал ему, чтобы пришёл. На всякий случай.
— Хорошо. Но откуда он взялся?
— Пришёл во вторник, господин директор. Вы знаете — в этот день я принимаю посетителей. Вот он и явился. Прежде чем докладывать вам, я проверил его, как мог. Мы вышли, и я посадил его за руль своего «оппеля». Мы проехали всего несколько километров, но я понял, что могу его смело рекомендовать. Разумеется, как шофёра. Что касается документов, то будет, конечно, особая проверка, и тогда…
— Ладно, — сказал Кюмметц, — давайте его ко мне в кабинет.
Кригер вышел. Через минуту он вернулся и ввёл в кабинет Аскера. Наголо обритая голова, тёмные усы щёточкой, какая-то смесь робости и растерянности в широко открытых светлых глазах за стёклами очков — все это в сочетании с тесноватой в плечах курткой зеленой саржи и жёлтыми фланелевыми бриджами сильно изменило внешность разведчика.
Кюмметц внимательно оглядел простоватого и, видимо, чуточку неуклюжего парня. «Из деревенских», — подумал он.
— Фамилия?
— Генрих Губе, — отчеканил Аскер, вскинув голову.
— Мне надо отвечать: «господин директор», — сказал Кюмметц. — Вы поняли?
— Так точно, господин директор!
Кюмметц более четверти века провёл на военной службе и больше всего на свете ценил дисциплину и порядок. Аскер был уведомлен об этом и действовал по строго разработанному плану.
— Документы!
Аскер вынул и подал паспорт, шофёрское свидетельство, воинское удостоверение, бумагу из госпиталя.
— Вы смотрели их? — спросил Кюмметц заведующего канцелярией.
— Да, господин директор.
Кюмметц полистал бумаги, бросил на стол.
— Откуда родом?
— Вот, господин директор. — Кригер положил перед ним лист бумаги.
— Я опросил шофёра Губе и все записал.
— Восточная Пруссия, — пробормотал Кюмметц. — Из Пиллау?
— Так точно, господин директор. Только не из самого города, а километров пять к югу. Там хутора. Я с хутора Зельде.
Аскер отвечал твёрдо, не боясь ошибиться или напутать перед человеком, который оказался бы вдруг жителем тех самых мест. И Пиллау и Зельде были изучены ещё в Москве, изучены в совершенстве, до мельчайших подробностей. Столь же подробно мог охарактеризовать Аскер и членов «своей» семьи. Кроме того, как уже говорилось в одной из глав, советская разведка предусмотрела, что, проверяя личность Керимова-Губе, немцы могут сделать запрос в Восточную Пруссию. В этом случае из Пиллау пришёл бы благоприятный ответ…
— Жарко сейчас в ваших краях, — сказал директор.
— Жарко? Никак нет. У нас же всегда ветерок с моря. Дует и несёт прохладу…
— Я говорю о другом, — с досадой прервал его Кюмметц. — Сейчас Пруссия переживает тяжёлые дни, Губе.
Аскер чуть наклонил голову.
— Тяжело, господин директор, — сказал он. — Что правда, то правда.
— А как вы очутились в наших местах? — спросил Кюмметц, ещё раз внимательно ощупывая взглядом стоящего перед ним посетителя.
— Сам не знаю, господин директор. Последнее, что я помню, — это вой пикировщика русских, затем меня что-то толкнуло в голову… Очнулся в санитарном эшелоне. И вот — оказался в Гамбурге, госпиталь 22-40. Вылечили — приехал сюда. Прочитал ваше объявление в «Остбургер цейтунг». Хотел было…
— Но почему не едете к себе, в Пиллау?
Кюмметц видел, как стоящий перед ним человек смущённо опустил голову, как ссутулились его плечи, раскрылись сжатые в кулак пальцы.
— Говорите, — потребовал Кюмметц.
— Вы же сами заметили, что там горячо, господин директор, — тихо сказал Аскер. — А я хлебнул войны вот до сих пор. — Он провёл рукой по горлу. — Не поеду. Здесь проведу те несколько месяцев, что положены, мне на отдых. Я ведь знаю: и полгода не пройдёт, как опять повестка, и будь добр — надевай погоны.
— А в Гамбурге почему не остались?
— Та же причина, господин директор. Дня не проходит, чтобы не прилетели англичане или американцы. Порт горит, город горит. Да, в Гамбурге и в Пруссии — один черт.
— Шофёр Генрих Губе — счастливчик, родился в сорочке, — сказал заведующий канцелярией.
Кюмметц повернул к нему голову.
Кригер пояснил:
— Через день после того, как Губе выписался, госпиталь 22-40 взлетел на воздух.
— Д-да, — пробормотал директор. — Но откуда об этом знаете вы, Кригер?
— После того как Губе явился ко мне, я звонил в Гамбург. Комендатура подтвердила все то, что сейчас он рассказал. Хотя, конечно, это предварительно, и мы пошлём туда официальный запрос. Туда и в Пиллау.
Кюмметц задумался. Затем он задал Губе ещё несколько вопросов — о службе, о семье, об автомобилях, на которых шофёру приходилось работать. Ответы давались чёткие и точные. Все свидетельствовало о том, что Губе человек уравновешенный, и Кюмметц немногим рискует, доверившись ему как шофёру.