Тайник на Эльбе
Шрифт:
— Домой.
— А как же свидание?… А, понимаю! — Майор засмеялся.
Машина медленно шла по пустынной улице мимо тёмных, без единого огонька, домов, очертания которых едва угадывались в ночи. Из репродукторов лилась музыка — негромкая, тревожная.
Автомобиль свернул к морю. Луна только что взошла. Каспий лежал в её мягком свете большой, мирный, в мелких серебряных завитках.
Азизов опустил боковое стекло. В кабину ворвались ароматы моря — чудесная смесь запахов йода, смолы и соли.
— Хорошо, — негромко сказал шофёр.
— Хорошо, — повторил Азизов.
Машина проехала набережную, притормозила у небольшого дома.
Азизова ждали. Навстречу кинулся сын, за ним вышла улыбающаяся Зарифа.
Они вошли в дом. И тотчас же зазвонил телефон. Жена взяла трубку.
— Тебя, — сказала она Азизову.
Полковник взял трубку. Говорил майор Семин. Он сообщил, что арестованный Щуко попытался совершить побег.
— Как это произошло? — Азизов присел на стул, расстегнул воротничок, ослабил галстук.
— Подробностей не знаю, не успел расспросить. Кто-то из офицеров открыл огонь…
— Убили? — Азизов встал.
— Ранили, товарищ полковник. Не опасно для жизни.
— Все равно плохо. — Азизов помолчал. — Где он находится?
— Там же, в отделении.
— Берите нашего врача, выезжайте. Я сейчас буду.
Он положил трубку и виновато посмотрел на жену.
Майор милиции Широков доложил Азизову о происшествии. Полковник раздражённо поморщился. Похоже было, что рухнули все планы. У преступника перебита нога. На какое-то время он обречён на неподвижность. Значит, не удастся осуществить комбинацию с побегом, чтобы и дальше наблюдать за связями Щуко.
— Можно устроить так, чтобы распространился слух, будто побег удался? — вдруг спросил он начальника отделения.
Широков был удивлён.
— Ну? — нетерпеливо повторил полковник. — Побег, мол, удался, и арестованный скрылся.
— Полагаю, что можно, — неуверенно ответил Широков.
— Слух должен быть распространён не только среди жителей окрестных домов, но и между работниками отделения. Конечно, не считая тех, которые были здесь во время происшествия. С ними придётся поговорить особо. Вы понимаете меня?
— Так точно.
— Тогда действуйте.
Широков вышел. Проводив его взглядом, Азизов встал. Поднялся и Семин. Полковник обнял его за плечи.
— Поехали, Артемий Ильич, ко мне. Я, когда ты звонил, только в дом вошёл. Но одним, так сказать, глазом успел стол оглядеть. Поверишь, сыр видел, долму [1] видел! А по дороге потолкуем. Есть интересная мысль.
— А… работа? — неуверенно проговорил Семин.
— На час едем. На один час. Потом возвращаемся в отдел.
1
Долма — голубцы в виноградных листьях.
— Едем. — Семин улыбнулся, потёр ладони. — Я, брат, знаешь как долму люблю!
Глава третья
Обер-ефрейтор Герберт Ланге стоял в офицерском блиндаже и отвечал на вопросы своего ротного командира лейтенанта Шульца.
— Таким образом, вы, Ланге, были дневальным по взводу и дежурили в землянке вторую половину ночи?
— Да, господин лейтенант.
— Никуда не отлучались?
— Нет, господин лейтенант.
— И вы видели, как вернулся с поста ефрейтор Георг Хоманн?
— Так точно. Он сменился в два часа ночи, ввалился в землянку и стал расталкивать солдат, занявших его место на нарах.
— Ну, а дальше? — Лейтенант испытующе оглядел обер-ефрейтора, его квадратное костистое лицо, массивное туловище с прижатыми к бокам длинными, тяжёлыми руками. — Что было дальше?
— Дальше? — Ланге чуть шевельнул рукой, шире раскрыл свои большие светлые глаза. — Я не знаю, что вас интересует, господин лейтенант.
— Вы ни о чем с ним не говорили?
Ланге облизнул губы, шумно перевёл дыхание.
— Говорил, господин лейтенант.
— О чем же, Ланге?
— Да ведь он, Хоманн, только три дня как из отпуска. А мы с ним из одних и тех же мест…
— Остбург?
— Остбург, господин лейтенант.
— Гм… Так о чем же вы беседовали? Предупреждаю, обер-ефрейчор Ланге, говорить правду, не лгать! Учтите, мне кое-что известно.
— Господин лейтенант в чем-то подозревает меня? — На лице Ланге отразилось удивление, растерянность.
— Нет, нет, — быстро сказал ротный командир.
Шульц имел основания верить Ланге — исполнительному и храброму солдату. Но ни в чем ведь нельзя было упрекнуть и ефрейтора Георга Хоманна. Тот тоже считался лучшим солдатом и, кроме того, недавно спас жизнь ему, Шульцу. А вот полчаса назад выяснилось, что Хоманн исчез, причём не просто исчез, а перебежал к русским!
По требованию лейтенанта Герберт Ланге доложил о своей беседе с Хоманном. В ней не было ничего особенного — ефрейтор Хоманн рассказывал о поездке в Остбург. Там все по-прежнему. Только вот бомбят город здорово. И люди ходят злые.
— Господин лейтенант, — сказал Ланге, заканчивая свой рассказ, — при выезде жандармы предупредили Хоманна, чтобы он держал язык за зубами: ни слова о том, что делается в тылу, об очередях, о бомбёжках. Поэтому прошу вас…
Лейтенант вздохнул.
— Идите, Ланге, — вяло сказал он. — От вас ничего не добьёшься. Идите, мне надо побыть одному.
Отпустив солдата, Шульц расстегнул воротник мундира, задумчиво подсел к столу. Да, все ощутимее признаки того, что дело близится к развязке. Уже первые солдаты перебегают на сторону противника. В германском тылу, который теперь день и ночь бомбят самолёты американцев, англичан и русских, все больше проклинают войну, Гитлера, нацистов. Ну, а дальше? Какова дальнейшая судьба Германии, немецкого народа, судьба самого Шульца?