Тайное братство
Шрифт:
Когда Бейбарс приказал начать казнь, Джеймс посмотрел на друга:
— Я сожалею, брат, что мы так и не дошли до Иерусалима.
Маттиус хрипло рассмеялся:
— Что такое Святой город по сравнению с раем?
— Да пребудет с тобой Господь, мой друг.
— И с тобой.
Заработали сабли. Джеймс смотрел прямо перед собой на извивающуюся золотистой лентой реку Иордан и розовые горы на юге. Он впитывал в себя пейзаж, как путник последнюю каплю воды, перед тем как пересечь пустыню. Сабли легко справлялись с человеческой плотью. Экзекуция проходила почти беззвучно, лишь слабо похрустывали кости и хрящи да палачи негромко вскрикивали, отсекая очередную голову. В воздух поднялся тяжелый запах крови и мочи. Когда слетела голова командора, Джеймс закрыл глаза.
— Я горжусь тобой, Уильям.
В следующее мгновение над ним нависла сабля палача.
21
Таверна «Семь звезд», Париж
20 октября 1266 года
Гарин задумчиво наблюдал за длинными пальцами Адели. Как они дергают кружева его нижней рубашки. Блики света подрагивали на ее гибком обнаженном теле. Вот она наконец ее расстегнула, и пальцы начали блуждать по его груди. Через тонкие стены в комнату проникали звуки. Разговоры из соседних номеров, скверное пиликанье на фидели [22] внизу в гостиной. В номере справа мужчина протяжно застонал, следом раздался женский смех. В комнате Адели стоял крепкий сладковатый запах ароматических масел, но он не мог заглушить тяжелый дух эля, пота и пережаренного мяса, пропитавший все здание. Адель наклонилась медленно, по-змеиному, и поцеловала его в шею. А затем проделала дорожку из поцелуев к уху. Ее черные густые волосы упали ему на грудь.
22
Фидель — старинный музыкальный инструмент, предшественник виол и скрипок; самый распространенный в средневековой Европе.
— Почему ты так на меня смотришь? — прошептала она, опаляя теплым дыханием его ухо.
По позвоночнику Гарина пробежала мелкая дрожь. Он давно заметил эту странность. Вот так мягко и нежно Адель говорила только в постели. Но стоило ей одеться, как голос становился по-мужски хриплым.
Не дождавшись ответа, она вгляделась в его лицо.
— Ты странный.
— Что же во мне странного? — Гарина, как всегда, заворожили ее бездонные темно-голубые, почти фиолетовые, глаза.
— Не знаю, — пробормотала Адель. — Все остальные… ну те, кто платит, они не такие.
Прижавшись в Гарину обнаженной грудью, она начала стаскивать с него рейтузы.
Ее комната была больше, чем остальные в заведении, так что нашлось место для длинного стола в дальнем конце, за которым она священнодействовала, загородившись плетеной ширмой. На полках сзади находились шаровидные сосуды, кувшины и высокие глиняные бутыли. Об их содержимом Гарин узнал два месяца назад, когда зашел сюда впервые. Все эти емкости наполнялись травами и настоями. Помимо прочих талантов Адель обладала одним уникальным. В свои девятнадцать лет она уже слыла опытной знахаркой-целительницей.
Эта хозяйка некогда уважаемого пансиона в Латинском квартале оказалась первой женщиной Гарина, и он не переставал изумляться чуду, какое происходило с ним в ее постели. Гарин еще никогда в жизни не чувствовал такого умиротворения и спокойствия. Продажная женщина Адель стала для него и матерью, и сестрой, и еще кем-то. Он до сих пор не мог понять кем. В Париже Гарин прожил уже три месяца. За это время случились два события: короткая встреча с инспектором, давшим ясно понять, что путь к должности командора лежит через Святую землю, и нарушение обета целомудрия. Уезжая из Лондона, он надеялся начать здесь новую жизнь, избавиться от воспоминаний о дяде.
После гибели Жака ему дали в наставники пожилого рыцаря, редко покидавшего прицепторий. Гарин много упражнялся с мечом и побеждал на всех турнирах в Нью-Темпле. Но этого было недостаточно. Он уже начал входить во вкус. Заменить погибшего отца и братьев и восстановить былую знатность их семьи, то есть чаяния его матери и дяди, теперь стало для него главным. Он не знал, радоваться или сетовать, когда де Монфор поднял мятеж против короля. Принц оставил его в покое, но и на вознаграждение больше не приходилось рассчитывать. А ведь Гарин ни на секунду не забывал, что Эдуард обещал сделать его лордом. Не забывал и надеялся, хотя Жак погиб по вине принца. Юноша воображал великолепное поместье, слуг, конюшни и прочее. Отдельный дворец для матери. Но даже когда принц сбежал из заключения и одолел мятежников, надежды юного тамплиера не оправдались. Гарин решил сам добыть хорошую жизнь.
Переезд в Париж ничего не изменил. Инспектор прямо заявил, что пост командора можно заслужить, лишь проявив себя на войне. Гарин размышлял несколько недель. Он слышал байки о рыцарях, ставших вельможами в Палестине и имевших в подчинении целые города, рабов и даже гаремы. Но Заморские территории находились слишком далеко, и он испугался отправляться туда один.
Движения Адели стали быстрыми. Гарин стиснул зубы и ухватился за край соломенного матраца. Затем, чувствуя прилив непреодолимого желания, потянулся и захватил в горсть ее пахнущие жасмином волосы. Притянул к себе. Их губы слились в долгом поцелуе. Вообще ему нравилось дольше продлевать предвкушение, ласкать ее шею, грудь, наблюдать, как она чувственно выгибает спину, но сегодня терпеть было невозможно. Гарин перекатился на Адель и предался блаженству. Никаких страхов, никаких тревог. Мир за окнами перестал для него существовать, он полностью растворился в этой волшебной женщине.
Наконец Гарин порывисто задышал и обмяк. Примерно с минуту сознание оставалось совершенно чистым. Адель подождала немного, затем пошевелилась и выскользнула из-под него. Стала подниматься.
— Не уходи.
Гарин схватил ее плечо.
— Пусти, у меня дела.
Он не отпускал.
— Побудь со мной хотя бы еще чуть-чуть.
Адель вздохнула и легла на спину. Ее грудь мерно поднималась и опускалась. Гарин прижался к ней щекой. Это было так восхитительно.
За окнами темнело. Пора возвращаться в прицепторий.
Адель нежно пошевелила его волосы.
— Я хочу, чтобы ты не делала этого, — пробормотал Гарин.
— Чего?
— Встречалась с другими мужчинами.
Она промолчала.
Тауэр, Лондон
21 октября 1266 года
— Вы его видели хотя бы однажды?
— Да, милорд. В Каркасоне, примерно восемь месяцев назад. Людей собралось очень много, как на коронацию. — Филипп, молодой аристократ из Прованса, следил за рукой принца Эдуарда, поглаживающей золотистую грудку сокола. Принц примостился на краю стола, усадив птицу себе на запястье. Проникающие в узкое окно лучи солнца эффектно освещали сцену. Филипп в низком кресле ощущал неловкость. Рядом с рослым принцем он казался себе очень маленьким. Эдуарду исполнилось двадцать семь, и он сейчас находился в самом расцвете сил. Впечатляющий рост, худощавый, но мускулистый. Годы охоты, турниров сделали свое дело. А недавние битвы закалили еще сильнее. — Красивая птица, — нервозно произнес аристократ, не в силах переносить тишину.
Эдуард глянул на него.
— Это создание перешло ко мне от дяди, Симона де Монфора, после того как я убил его в Ившеме. — Он поднял руку, защищенную пухлой кожаной рукавицей. Сокол хрипло залопотал и захлопал крыльями. Зазвенели прикрепленные к лапе серебряные путы. Сокол вскрикнул еще пару раз, тряхнул перьями и успокоился, уставившись в пространство немигающими янтарными глазами. — Норовистая бестия.
Филипп метнул взгляд на дверь. Человек, который ввел его в эти тускло освещенные покои на самом верху Тауэра, по-прежнему стоял там. Его уродливое, в оспинах, лицо не выражало никаких эмоций.