Тайнопись плоти
Шрифт:
Прошло несколько месяцев, и мой разум полностью исцелился. Страдания, боль потерянной любви и горечь несбывшихся надежд — все исчезло. Кораблекрушение удалось пережить и мне теперь нравился мой спасительный островок, снабженный кранами с горячей и холодной водой и регулярно навещаемый молочницей. Я превращаюсь в апостола заурядности, проповедую друзьям преимущества обыденности и благословляю уютные путы своего существования. Впервые в жизни я понимаю то, о чем мне всегда твердили окружающие: страсть хороша по праздникам, но не в будни.
Мои друзья не вполне разделяли мое радужное настроение. На Жаклин посматривали с настороженным одобрением, что же до меня,
— Тебе просто скучно, — сказал мой друг.
Я протестую с горячностью завязавшего алкоголика, застигнутого за рассматриванием бутылки. Жизнь моя вошла в колею, у меня все хорошо…
— А секс у вас есть?
— Иногда. Понимаешь, это не имеет особого значения. Да, иногда мы спим. Когда нам обоим этого хочется. Знаешь, мы много работаем. Времени мало.
— Когда ты видишь ее, ты ее хочешь? Когда ты смотришь на нее, ты ее видишь?
Я взрываюсь. Ну, почему, почему мой старый друг, который прежде ни единым словом не пытался облегчить мои страдания, набрасывается с вопросами в тот самый момент, когда я, наконец, так счастливо справляюсь со всеми своими проблемами. Напрягая мозги, я выбираю линию защиты. Может, стоит обидеться? Удивиться? Или обратить все в шутку? Мне хочется сказать что-нибудь обидное, чтобы выплеснуть гнев и оправдать себя. Но когда имеешь дело со старыми друзьями, это сложно. Сложно, потому что общаешься запросто. Мы знаем друг друга как облупленные, и притворяться глупо. Остается только пожать плечами и налить себе выпить.
— Нет в мире совершенства.
В бутоне завелись черви. Ладно, что с того? Во многих бутонах они водятся. Вы возитесь с растением, опыляете, окапываете, надеетесь, что червоточина будет не очень заметна, вы молитесь на солнечные светлые деньки. Дайте цветку распуститься, и никто не заметит объеденных лепестков. То же самое происходит со мной. Я отчаянно цепляюсь за узы, связывающие меня с Жаклин, жажду их сохранить. Пусть мои побуждения нельзя назвать самыми благородными, но по сути дела это — мой последний окоп. Больше никаких гонок. Жаклин любит меня просто и бесхитростно. Никогда не пристает ко мне, если я говорю ей: «Не приставай», не плачет, если я ору на нее. Говоря по правде, она в таких случаях тоже орет на меня. Она заботится обо мне так же, как о крупных кошках в своем зоопарке. И она мною гордится.
Мой друг сказал:
— Тебе бы лучше подцепить того, кто больше тебе подходит.
А затем мы встретились с Луизой.
Владей я кистью, мне, быть может, удалось бы изобразить ореол ее волос в виде роя бабочек. Миллион «красных адмиралов», сверкающий нимб, полный жизни и движения. Есть множество легенд о женщинах, превращающихся в деревья, но я не знаю таких, где дерево превращается в женщину. Наверное, странно, что возлюбленная напоминает дерево? Но это так, а точнее — ее волосы, взметенные порывом ветра. Мне даже казалось, она вот-вот зашелестит. Нет, она все-таки не шелестела, хотя ее кожа имела тот серебристый оттенок, какой бывает у молодых березок, облитых лунным светом. В ее присутствии мне чудилось, что меня окружают юные нагие саженцы.
В начале никакой разницы не было. Мы прекрасно общались втроем. Луиза хорошо относилась к Жаклин и не пыталась встревать между нами даже в качестве подруги. Да и зачем бы ей это понадобилось? Вот уже десять лет она счастливо
— До чего она красивая, правда? — сказала Жаклин.
— Кто?
— Луиза.
— А, да-да, конечно, красивая, если такие в твоем вкусе.
— А тебе нравится такой тип?
— Если ты о Луизе, то да. Ты же знаешь. Да тебе и самой она нравится.
— Да.
И Жаклин снова отправилась по страницам журнала «Дикая природа мира», а я — на прогулку.
Прогулка как прогулка, ничего особенного, но внезапно обнаружилось, что я стою у парадных дверей дома, где живет Луиза. Господи, что со мной? Что я здесь делаю? Ведь мне нужно совсем в другую сторону.
Звоню. Дверь открывает Луиза. Ее муж Эльджин в кабинете — играет в компьютерную игру под названием «Госпиталь». Нужно прооперировать пациента, а если ошибетесь, пациент устроит вам взбучку.
— Привет, Луиза! У меня тут были дела неподалеку, и вот, думаю, не заскочить ли к вам…
Заскочить. Что за дурацкое слово. Я что — блоха прыгучая?
Мы вместе прошли в холл. Из дверей кабинета высунулась голова Эльджина.
— Привет всем! А, это ты! Привет-привет! Сейчас приду, у меня тут небольшие проблемы с печенью, никак не пойму, в чем дело.
В кухне Луиза угощает меня бокалом вина и целомудренным поцелуем в щечку. То есть он был бы целомудренным, если бы она просто чмокнула меня и все. Однако, едва запечатлев на моей щеке обязательный легкий поцелуй, она почти незаметно проводит по ней губами. Это длится мгновение, от силы два — можно считать, что ничего и не было. Если только это не ваша щека. Если только вы не думаете об этом и не гадаете, думает ли об этом другой. Она не подает виду. И я тоже притворяюсь, что ничего не произошло. Мы болтаем и слушаем музыку, и я не замечаю, что уже стемнело, бутылка пуста и в желудке у меня тоже пусто. Телефон звонит неожиданно громко, и мы подскакиваем вдвоем. Луиза берет трубку, вежливо отвечает, и, минутку послушав, передает трубку мне. Это Жаклин. Голос у нее очень грустный, нет, без упреков, но очень грустный.
— Я не могла понять, где ты. Уже около полуночи. Я искала тебя.
— Извини. Я немедленно возьму такси. Скоро буду.
Я поднимаюсь с улыбкой.
— Ты не вызовешь мне такси?
— Я отвезу тебя, — говорит она. — Было бы неплохо повидать Жаклин.
Всю дорогу домой мы молчим. Улицы — тихи и пустынны. Останавливаемся у моего дома, я говорю спасибо, и мы договариваемся встретиться за чаем на следующей неделе. А потом она говорит:
— Я взяла билеты в оперу на завтра, а Эльджин не может. Ты не сходишь со мной?
— Завтра мы с Жаклин собирались провести вечер дома.
Она молча кивает, и я вылезаю из машины. Никакого поцелуя.
Что делать? Следует ли мне остаться с Жаклин и просидеть дома ненавистный вечер, возненавидев под конец ее самое? Или лучше извиниться и пойти? Нужно ли сказать правду и пойти? Я не имею права делать все, что мне вздумается, ведь отношения — это всегда какой-то компромисс. Давать и брать. Может быть, я не хочу сидеть завтра вечером дома, а она, напротив, хочет. Да мне следовало бы этому радоваться. Мы станем сильнее от этого — сильнее и чутче. Такие мысли проносились у меня в голове, а Жаклин спала рядом, и если у нее и были какие-то страхи, то они не нарушали ее спокойного сна. Она безмятежно раскинулась на кровати, где мы провели вместе столько ночей. Неужто я оскверню наше ложе предательством?