Тайнознатицы Муирвуда
Шрифт:
В детстве Майя больше всего любила уроки музыки. Было что-то непостижимо волшебное в том, чтобы создавать музыку, извлекать из инструмента сладкие звуки, высвобождать его неповторимую душу. Впрочем, в аббатстве Муирвуд она поняла, что уроки музыки нравятся ей меньше всего, но лишь потому, что Мейг превращала каждый урок в сольное выступление.
Стычка, случившаяся в клуатрах на заре, не прошла бесследно: солнце поднималось все выше, и Мейг злилась все сильнее. Майя пропускала ее шпильки мимо ушей, однако это лишь подливало масла в огонь. Майя с нетерпением ждала окончания занятий (в особенности музыкального, которое превратилось для нее в пытку), мечтая погулять
Наконец урок был окончен. Майя убрала лютню, провела напоследок ладонью по ее изогнутому боку, жалея, что нельзя взять инструмент к себе в комнату. Небо за окном еще голубело, однако солнце с каждым днем садилось все раньше, ибо подступала зима, и времени на прогулки у Майи оставалось все меньше.
Мейг завершила игру сладкозвучным аккордом — она играла на арфе, которую любила больше других инструментов, — и девочки вокруг рассыпались в похвалах. Надеясь уйти незамеченной, Майя быстро шмыгнула к двери.
Увы, недостаточно быстро.
Благосклонно приняв комплименты девочки помладше, Мейг возвысила голос и насмешливо произнесла:
— Что ж, пусть я не родилась королевской дочерью, но музыке меня учила моя матушка, а она божественно играла на арфе. Ах, разумеется, у некоторых было все, что они только могли пожелать — лучшие учителя из Пайзены и Дагомеи, — и что с того? Пустая трата времени и сил. Куда ты так скоро, Майя? На постирушки вместе с Селией? Да ты и впрямь безродная.
Не удостоив ее ни словом, ни взглядом, Майя торопливо вышла из комнаты под последние лучи вечернего солнца и побрела по мягкой траве, стараясь заглушить боль и ярость, овладевшие ее сердцем. В воздухе пахло дождем, и небо затянули ленивые тучи, оранжевые в закатном свете. Майя действительно собиралась найти Селию, но откуда Мейг узнала? Разве кто-нибудь видел, как Майя помогала Селии? Значит, теперь ее будут изводить еще и за это. Она покачала головой и вздохнула, но тут услышала у себя за спиной слова, заставившие ее замереть.
Это заговорила Сюзенна.
— Прекрати, Мейг! Прекрати немедленно! Как ты можешь такое говорить?
Голос девушки дрожал от едва сдерживаемого гнева, и слова звучали хлестко и сердито. Майя заморгала от удивления.
— Майя заслуживает не презрения, а сострадания! Ты с самого первого дня взялась ее изводить — хватит! Разве это угодно Истоку? Разве достойно обижать девушку, которая не хочет давать тебе отпор? Ты ведешь себя как трусиха, Мейг. Хватит! Мы — старшие, мы должны подавать другим пример!
В следующий миг на глазах у изумленной Майи раскрасневшаяся Сюзенна вылетела из дверей, да так молниеносно, что едва не врезалась в Майю. Схватив товарку за руку, Сюзенна зашагала по траве, и глаза девушки горели гневом, яростью и возмущением.
— Прости меня, Майя! Мне так стыдно, — торопливо заговорила Сюзенна.
— Ничего, все в порядке. Пусть говорит что хочет, мне все равно.
— Нет, мне стыдно за то, что я не вступилась за тебя в первый же день, — покачала головой Сюзенна. — Плохая из меня вышла товарка. Я бросила тебя; я молчала слишком долго. Разве этому учат нас мастонские книги?
Она сильнее сжала руку Майи. Голос ее стал тише, словно она только теперь осознала, что натворила.
— Пусть делает со мной что хочет, мне все равно. Она гордячка, не любит, когда ее оскорбляют при всех. Но я просто больше не могла это выносить. Ты такая терпеливая и добрая! Ты говорила с Дави и Алойей на кухне, ты даже Тьюлисса ухитрилась разговорить, а уж он-то и слова никому, кроме жены, не скажет. Ты настоящая принцесса, Майя, что бы там ни говорил и ни делал твой отец. Я хочу быть похожей на тебя… и я тебе завидую, — Сюзенна посмотрела ей в лицо; глаза девушки блестели от слез. — У тебя столько своих бед, но не далее чем утром ты выслушала меня и утешила в моих невзгодах. Мне так больно, будто в сердце засела какая-то заноза.
Она сглотнула, и взгляд ее стал просительным.
— У меня была подруга, но в прошлом году нам пришлось расстаться. Она уехала из аббатства. Ее зовут Джейен Секстон, она теперь служит леди Деорвин. Ей там очень плохо, потому что леди Деорвин совсем как Мейг. У Джейен не осталось ни единой подруги. И у меня тоже, — она опустила взгляд. — И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что ты тоже очень одинока.
Она остановилась; по щекам ее текли слезы.
— Нас назначили товарками, Майя, но если ты позволишь, я стану тебе подругой.
Ее слова потрясли Майю. Все ее существо жаждало этой дружбы. Глядя в честные глаза Сюзенны, она поняла, что эта девушка не из тех, кто легко меняет свое мнение, что она отчитала Мейг не под влиянием момента, а намеренно, хорошо понимая, что наживает опасного врага.
У Майи защипало глаза.
— Конечно, — хрипло прошептала она и обняла Сюзенну.
Всхлипывая, девушки улыбнулись друг другу, и небо над ними больше не казалось им сумрачным. А потом солнце стало опускаться за горизонт, и закат был прекрасен.
Последние лучи садящегося солнца окрашивали облака в пеструю смесь розовых и оранжевых тонов. В этом теплом свете Майя и Сюзенна вместе вошли в матушкин сад. Они говорили и слушали друг друга, делились первыми секретами новой дружбы, ибо знали, что все сказанное будет надежно сохранено в сердце подруги.
Майя рассказала о том, что стало с браком ее родителей: о том, как череда мертворожденных детей наполнила сердце отца гневом и отвратила его от жены; как кистрель канцлера Валравена забирал их боль и гнев, лишая супругов возможности преодолеть горе и найти утешение друг в друге. Она рассказывала о годах, проведенных в Прай-Ри в роли наследницы, о том, как выносила решения от имени отца и обучалась хитроумному искусству политики и дипломатических переговоров. Что до Сюзенны, то ее дед был членом Тайного совета при деде Майи, и потому она неплохо представляла себе нравы, царящие в политике.
Когда речь зашла об изгнании и лишении наследства, Майя лишь мельком упомянула ужасные дни, проведенные на чердаке поместья леди Шилтон, и мучения, которым она там подвергалась. Она не вдавалась в подробности, однако услышанного хватило, чтобы привести Сюзенну в ужас, после чего она долго обнимала Майю, сочувствуя ее бедам, как названным, так и оставшимся непроизнесенными.
Наконец Майя рассказала о том, как отец послал ее в Дагомею на поиски утраченного аббатства. Рассказала, как получила кистрель и какое чувство испытывала, пуская его в дело — и как это отличалось от чувства повсеместного присутствия Истока здесь, в Муирвуде. Разница была столь велика, что Майя не понимала, почему не замечала ее раньше, однако Сюзенна объяснила, что в больших городах, например в Коморосе, всегда бывает трудно ощутить присутствие Истока, ибо его заглушают людские страдания. Майя рассказала о защитнике, которого приставил к ней отец, о кишоне, который должен был следовать за ней и убить ее, если вдруг она попадет в плен. О своем пребывании в Дагомее она рассказала мельком, упомянув лишь, что была похищена тамошним королем, но сумела бежать.