Тайну хранит звезда
Шрифт:
За что? Да все равно за что! За любую свою глупость, за любой свой промах, за свою тоску и одиночество. И даже за то, что никогда не казалась Сашке эффектной, а была скучной для него и незначимой.
– Саш, что мне делать? – выдохнула она в трубку, еле сдерживая слезы.
– Тебе? – Он изумленно притих, пропыхтел какую-то бравурную мелодийку, что же, он мог чувствовать себя победителем, да и был им по сути. Потом растерянно признался: – Я не знаю, Ань. Может, тебе уехать куда-нибудь на время?
– Куда? У меня учебный год не закончился.
Да и ехать ей было
К Ирке? У той любовь в разгаре. Молодой любовник не выпускает ее из койки, попутно крушит ее квартиру и недвусмысленно намекает на поход в загс. Ирке не до нее. И куда она уедет? К Володину? А где он, тот Володин?
– Может… Может, мне пока побыть у тебя, Саш?
– У меня?
Повисла пауза, а потом он так оглушительно заржал, за что ей тут же захотелось удавить сначала его, а потом себя за слабость. Нельзя, нет, нельзя пускать слюни с такими, как он. Вот и наказание за слабость не заставило себя долго ждать.
– Ладно, проехали. – Она с отвращением покосилась на трубку, которую сжимала окостеневшими пальцами. – Все, пока…
– Погоди, не горячись. – Сашка снова стал нормальным, оборвав идиотское ржание. – Я подумаю.
– О чем?
– Что можно для тебя сделать, Анька.
– В смысле?
– В том самом, – он снисходительно хмыкнул. – Будем выручать старушку.
– Старушку?! – Она тут же машинально глянула на себя в зеркало.
Перебор! Явный перебор! Выглядела она сейчас так, как никогда при нем не выглядела. Похорошела, посвежела, если бы не постоянная тревога за сына, бьющая из глаз, можно было бы считать ее счастливой.
– Ладно, не обижайся, – миролюбиво протянул Сашка. – Это я так… По старой памяти… Мы же с тобой все-таки почти друзья.
– Замечательно! – вырвалось у нее с горечью.
– Не злись. Я что-нибудь придумаю.
– Действительно?
– Да. Попрошу знакомых, может, на время приютят тебя.
– С ума сошел?! Каких знакомых? Тех самых, что визжали у тебя на днях?!
– Нет, зачем. Я же не совсем дурак, чтобы тебя селить у своих девчонок. – Он явно наслаждался ситуацией. – У меня есть приличные люди в знакомых, у них есть пустующее жилье. Могут, пока там у тебя все не утрясется, приютить. Согласна?
Она немного подумала, обводя взглядом свои стены.
Что она, в сущности, теряет? Ничего. Поменяет одну пустующую квартиру на другую. Переживет там опасный момент, а когда преступника поймают, она вернется. И Игорьку тогда тут будет не опасно.
– Согласна, – проговорила она и тут же взмолилась: – Саш, очень хочется поговорить с сыном. Дай ему трубку.
– А-а-а-а, а его нет, – соврал он.
Аня отчетливо слышала смех сына, доносящийся откуда-то из глубин их нового жилья. Или ей это только показалось?
– Как придет, скажу, чтобы набрал. Все! Давай, пока…
Тишина снова надвинулась, зависла над головой, принялась давить на плечи, застилать глаза. Погулять? Может, выйти, правда? Пройтись по магазинам, зайти наконец в кино, в которое она уже сто лет, кажется, собирается. Купить себе что-нибудь новенькое. На улице теплеет день ото дня, и у нее нарисовалась извечная женская проблема – ей нечего надеть.
Аня встряхнулась, начала собираться и уже причесывалась у зеркала, когда позвонил Володин.
– Да, Илья, слушаю вас, – проговорила она излишне чопорно.
А чего он?! Она ему звонит, а его нигде нет! И она вынуждена из-за его молчания говорить с дураком Сашкой, вынуждена унижаться перед ним, просить его о помощи.
– Анют, ну чего ты опять, а? – Володин тяжело вздохнул в трубку. – Что случилось?
– Случилось много чего. Разве нет? – ядовито поинтересовалась она. – Я обличила преступника, которого вы еще не поймали. Снабдила вас отпечатками его пальцев. А вы его все еще не поймали! И вместо того чтобы приставить ко мне охрану, вы… Вы не отвечаете на звонки!
– Я на работе, Ань. Ты звонила? – Володин повеселел, счастливо улыбнувшись в трубку. – Здорово!
– Да, я звонила! И радости вашей не понимаю! А теперь… – Она тяжело дышала, пытаясь одной рукой натянуть тесные ботинки и не упасть при этом, балансируя на одной ноге. – А теперь мне пора идти, так что извините, Илья.
– Ты еще меня по отчеству назови, – фыркнул он обиженно. – Два дня назад целовалась со мной, а сейчас выкаешь. Ань, ну чего ты?
– Ничего! – Ботинок налез, «молния» застегнулась, она выпрямилась, тряхнула волосами, сердито повторила еще раз: – Ничего!
– И кстати о прогулках… Не ходила бы ты никуда пока, а?
– С какой стати?! – возмутилась она.
– С такой, что это может быть опасно.
– Опасно ходить по улицам?!
– Может быть.
– О как! Мне что, без хлеба теперь сидеть?! Сидеть и ждать, пока вы наконец начнете работу?! Которую, к слову, вы не очень хорошо работаете!
– Согласен. Поэтому прошу, останься пока дома. Я приеду, и мы сходим за хлебом. Ага?
Он был очень нежен и терпелив, разговаривая с ней. Очень нежен и очень терпелив. Не то что Сашка, сумевший за десять минут заставить ее унизиться, ненавидеть себя, потом просить о помощи. Потом выслушать сначала его отказ в этой самой помощи, а потом все же милостиво ей предложенную. Она словно под контрастным душем побывала, поговорив с ним, честное слово. А результат? С Игорем так и не соединил, мерзавец. Хотя сын был дома. Или ей это только показалось?
Илья же…
Он не просто говорит с ней, он ласкает ее каждым своим словом. И он работал, между прочим, а не в шахматы играл с голой партнершей на разобранной кровати.
Господи! О чем думает?! Почему обязательно в шахматы-то? Почему с голой партнершей? Почему непременно в кровати? Что, больше поиграть негде?
С ума сошла! Совершенно слетела с катушек!
Он волнуется за нее и просит не выходить без него из дома. И обещает, что купят вместе они хлеба этого. Да он и не нужен, собственно. У нее целая буханка и батон в хлебнице. И кастрюля супа с фрикадельками. И голубцов целый сотейник. А еще печенье свежеиспеченное с орехами и сушеной вишней. Она десять человек может накормить всем, что у нее имеется. Удрать из дома хотела, лишь бы стены не давили и не думалось так тяжело и обреченно.