Тайны Баден-Бадена
Шрифт:
Проснувшись рано утром в чердачной комнатке с голыми стенами, которую Авилов снимал у молчаливой молодой вдовы, он решил, что сегодня ни за что не отправится в Баден-Баден, а попробует поработать. В результате в десятом часу Михаил уже шагал по Лангештрассе мимо H^otel de Russie [25] , направляясь к городской церкви, неподалеку от которой находилась гостиница «У золотого рыцаря».
Кельнер сообщил ему, что вновь прибывшая семья из России потребовала завтрак в свой номер. Михаил подумал (признаться, даже с некоторым облегчением), что теперь, по совести, ему можно и удалиться, но не тут-то было: глава семейства спускался по лестнице, завидел знакомое лицо и бросился к Авилову с распростертыми объятьями. Петр Николаевич был так рад встрече с соотечественником, что без утайки выложил ему все, что накопилось на душе. Во-первых, прислуга не понимала
25
«Русская гостиница» (франц.).
– Так что ж, вы разве не знали, что в Бадене рулетка? – спросил Михаил даже с некоторой досадой.
– Знал! Конечно, знал! – воскликнул его собеседник в волнении. – Но, ей-ей, я и подумать не мог, что так просто… Барышни ходят и смотрят! Дамы тоже… И все эти золотые монеты – а золота там ужас сколько – так соблазнительно звенят! И эти… как их… крупье… такие ловкие, что просто диву даешься! То сгребают деньги, то раздают… Сидел там за столом один англичанин, проигрывал да проигрывал… Другой бы на его месте давно ушел, а этот даже в лице не менялся. Бровью хоть раз бы повел! Но нет, так и сидел, и продолжал ставить, а потом вдруг как начал выигрывать! Ставку за ставкой… Тут Глафира Васильевна меня дернула за рукав, мол, пора и честь знать, а то я бы посмотрел, сколько он еще сумел взять…
– Англичанин со шрамом на щеке, у главного стола? – спросил Михаил, кое-что припоминая.
– Вы его знаете? – встрепенулся Петр Николаевич.
– Слышал о нем, – лаконично ответил писатель, – но он не англичанин, а наш соотечественник, Григорий Осоргин.
Назарьев вытаращил глаза.
– Ну! А я было решил, что он англичанин! Больно уж невозмутим… И он ни слова по-русски не произнес!
Слушая собеседника, Михаил испытывал смешанные чувства. Перед ним стоял типичный помещик средней руки – с носом картошкой, редкими бакенбардами неопределенного цвета, лысиной и объемистым брюшком, выдававшим в своем обладателе любителя хорошо поесть. На вид Петру Николаевичу было лет пятьдесят, и он уж точно должен был считать себя хорошо пожившим человеком, но писатель чувствовал – или, если угодно, предчувствовал, что видит перед собой идеальную жертву казино. Стоит только Назарьеву разок усесться за игорный стол – и все, он пропал; он не встанет до тех пор, пока не спустит все, включая свой рыжеватый старомодный фрак и шали жены, а может статься, и платья дочери. За полторы недели, проведенные в Бадене, Михаил уже успел насмотреться на таких игроков, и он не мог надивиться на проницательность графини Вильде, которая как бы между прочим посоветовала ему приглядывать за главой семейства и проследить за тем, чтобы он не играл. Вообще писатель не знал, что думать о графине; то ему казалось, что она умна, то – что она, напротив, глупа, то – что она хочет казаться умнее, чем является на самом деле, то – что, наоборот, выдает себя за недалекую женщину, преследуя какие-то собственные цели. Она скорее не нравилась ему, чем нравилась, но Михаил уже решил для себя, что гораздо выгоднее иметь ее своим другом, чем врагом.
– Послушайте, может быть, вы позавтракаете с нами? – предложил Петр Николаевич в порыве вдохновения. – Я вижу, вы уже успели тут освоиться, и к тому же вы литератор, а мои домочадцы неравнодушны к изящной словесности… А то мы, поверите ли, первый раз в жизни выбрались за границу, и с непривычки все кажется так странно…
Он заметил, что чуть не оторвал у собеседника пуговицу, и со сконфуженным видом разжал пальцы и спрятал руку за спину.
Михаил объявил, что почтет за честь позавтракать вместе с Назарьевым и его
– Если бы я знал! – вздохнул Петр Николаевич. – Собственно говоря, Михаил Петрович, это ведь не от меня зависит.
– А от кого?
– Ну есть кое-какие дела, которые может решить только родственница жены, которую мы ждем на днях, – уклончиво ответил Назарьев, глядя мимо собеседника, как человек, не привыкший врать и недоговаривать.
– Это генеральша Меркулова, которую вчера изволила упоминать ваша супруга?
Старомодный оборот «изволила упоминать» пришелся Петру Николаевичу по сердцу.
– Мы думали, она уже будет здесь, когда мы приедем, – разоткровенничался он. – То есть мы так договаривались, но вчера от нее пришла весточка… по электрическому телеграфу… из самого Парижу, представляете? Прогресс, сударь, ах, какой прогресс! Нам сюда… Глафира Васильевна, Настенька, смотрите, кого я вам привел!
Последовали взаимные приветствия под аккомпанемент лая мелкой, но чрезвычайно шумной моськи, которая сидела у госпожи Назарьевой на коленях. Поглядев на чепец, украшавший голову почтенной дамы, Михаил испытал даже некоторый трепет. Он готов был поклясться, что такие чепцы носили во времена его детства и что, должно быть, все эти годы их берегли где-нибудь в сундуке, чтобы наконец вывезти за границу, где они производили впечатление «динозавра моды». Сама же Глафира Васильевна была сухонькой старой дамой с редкими седоватыми волосами и голубыми глазами. В них, надо сказать, сверкали ум и энергия, но Михаил даже не обратил на них внимания, потому что отвлекся на Настеньку и ничего уже больше не видел. Большеглазая барышня с очень белой, словно фарфоровой, кожей и узлом тяжелых светлых волос на затылке, который подчеркивал тонкую шею, лишь одна по-настоящему интересовала его из всего семейства. Она улыбнулась ему, и Михаил почувствовал, что не зря пришел сюда.
Завтрак еще не начался, а писатель уже надавал множество необдуманных обещаний. Он выразил готовность быть гидом Назарьевых по Бадену, рассказал, где дешевле всего брать ягоды и фрукты (прямо на рынке, минуя лавочки), и ввернул несколько анекдотов из жизни местной русской колонии. Обычно Михаил был довольно замкнут и не слишком словоохотлив; теперь же он так и сыпал фразами и чувствовал, что его слушают с удовольствием. Одно только испортило его триумф – когда Глафира Васильевна спросила, где он живет, ему пришлось сознаться, что в Оттерсвайере, но он и тут нашелся, добавив, что его соседом является Алексей Жемчужников, поэт, камер-юнкер и отставной помощник статс-секретаря Государственного совета.
– Камер-юнкер! – уважительно повторила Глафира Васильевна. – А моя троюродная сестрица Наталья Денисовна вышла замуж за капитана Меркулова, а теперь он генерал. Может быть, и министром станет, – добавила она, вздохнув.
– Конечно, станет, – подтвердил Петр Николаевич, – почему бы ему не стать?
Ага, помыслил Михаил, стало быть, графиня Вильде ошибалась, полагая Назарьевых самозванцами. И потом, послала же им Натали телеграмму из Парижа – вероятно, о том, что она задерживается и не может пока приехать в Баден.
– Лукерья! – закричала Глафира Васильевна. – Лукерья, неси самовар!
И самовар явился, принесенный здоровенной служанкой лет сорока, и впервые за долгое время Михаил вполне осознал, какое это счастье – пить настоящий хороший чай. Обычно ему по скромности финансов приходилось пробавляться кофе, точнее, здешней подделкой под кофе, сваренной из цикория.
Анастасия принимала мало участия в общем разговоре, что Михаил приписывал тому, что девушка дичилась незнакомца, оказавшегося за семейным столом. Несколько раз он ловил на себе ее полный любопытства взгляд, а за чаем она удостоила писателя вопросом, много ли в Бадене достопримечательностей.
– Здесь есть Новый замок, – начал Михаил, – который сохранился в целости, и развалины Старого, который стоит гораздо выше. Оттуда открывается удивительный вид… Возле Старого замка ресторан, и довольно приличный. В оба замка можно доехать или добраться пешком… Вообще следует сказать, что в Бадене многое устроено для удобства гуляющих, например, почти везде стоят скамейки, чтобы при желании вы могли отдохнуть. Вечерами и по выходным публика гуляет возле казино – в саду, где во второй половине дня всегда играет музыка, или по Лихтенталевской аллее. Играет либо местный оркестр, либо какой-нибудь заезжий, например, баварский или австрийский. Недалеко от казино стоит Тринкхалле, его обычно посещают те, кто приехал на воды. Это довольно красивое здание с галереей, а внутри продаются образцы всех лечебных вод, какие водятся в Европе. В городе имеется памятник Шиллеру – правда, это просто камень, на котором выбита надпись. Еще тут есть монастырь, в сад можно заходить, но ничего особенного там нет. Городская церковь тоже не слишком интересна…