Тайны Далечья
Шрифт:
«Нет, надлежит мне все же сундук проклятый запереть и волю чародейскую исполнить!» – твердо решил парень и, тяжко вздохнув, к дому Налимыча отправился, но только не открыто, а тайно, огородами.
Деревня – не город, прокрасться задворками оказалось куда сложнее, чем Чик предполагал. В каждом втором дворе псы, к чужакам неприветливые, его поджидали да малые детки, что в любую погоду баб снежных лепят, снежками кидаются да по-иному озорничают. Двигаться осторожно вору приходилось, а бывало и долго выжидать, на обледеневшей крыше сарая или в сугробе под плетеной изгородью отлеживаясь. Лишь ближе в полудню оказался продрогший и промокший Чик на крыше соседского с Налимыча хоромами дома. Чтоб хоть чуть-чуть согреться, парень возле печной трубы прилег и затаился, за владениями деревенского богача наблюдая.
С последнего
«М-да, недешево крестьянину воители чужеземные встали. Охранники наемные в зиму золотой за три дня берут, а в иную пору и того дороже! Видно, на большие прибытки скупердяй рассчитывает, коль так потратился, – подумал Чик, ладонью потекший нос утирая. – И что же мне делать? В дом богача никак не проникнуть, по крайней мере до темноты, да и ночью шансов маловато незамеченным до подвала добраться!»
Жаль было вору полдня зазря терять, на крыше бока отлеживать. В тепло пареньку продрогшему хотелось, но выхода иного не было. Темнота – единственный союзник, лишь темнота да сонливость охранников на его стороне были. Пока Чик на крыше мерз, вокруг печной трубы калачиком обернувшись, думал парень, изо всех сил головушку напрягал, а что же делать ему, если и ночка ему не помощницей окажется, если приметят его да изловят. Час размышлял, другой, и уж когда совсем было отчаялся толковое что изобрести, пришло к нему озарение.
«А ведь задачка-то куда проще решается! – радовался Чик, зубами от холода стуча. – Хитер Налимыч, но жаден не в меру! Рыбка на червячка ловится, а жадина на посул легкой наживы! Ох и отомщу же я тебе, скупердяй толстобокий, ох и позабавлюсь! И за обман, и за побои мы с тобой поквитаемся! Скорей бы только ночка пришла, мерзнуть долее совсем невмоготу!»
Время быстрее бежит, если руки делом заняты, а когда неподвижно лежишь да думы думаешь, оно еле тянется. Хотел Чик сперва с крыши слезть да члены затекшие поразмять, но на отчаянный поступок так до темноты и не решился. Деревня – не город, здесь каждый чужак приметен. Заметят хозяева дома его в огороде да, не разобравшись, расправу и учинят. Не успеет он даже до дома обидчика добраться, как вилы острые в бок воткнутся или колуном по голове схлопочет. Соблазн спуститься был велик, но опасность еще больше, поэтому предпочел воришка, прижавшись к трубе, так и лежать, пока чернота небеса не окутает да звезды первые не появятся.
И вот настал момент долгожданный, когда деревню укрыла мгла. Не ночь то наступила, а всего лишь вечер, но крестьяне – народ необразованный, не чета горожанам. Коль стемнело, значит, по-ихнему, ночь на дворе. Лучины в избах жгут недолго, от того лишь растраты лишние. Часа не прошло, еще звезды небосклон не усыпали, а уж угомонился люд деревенский, по печам да нарам разлегся.
Окоченели конечности, одеревенели пальцы воришкины, да и нос покрасневший, как у пропойцы заправского стал, неудобства одни доставляя: ни принюхиваться, ни дышать им толком нельзя было. Осторожно сползти попытался Чик, но что проку в намерении, когда члены не слушаются? Не удержался парень, да и скатился с покатой крыши прямо на крыльцо. Загрохотали кости по деревянным ступеням, ушиб он ногу, локоть и спину, но боль жуткую перетерпел и крик сдержал. Далеко разнесся звук от его падения, залаяли псы встревоженные, а в избе кто-то косматый, небритый носом к пузырю бычьему прилип. Дело худо обернулось, пришлось вору, о боли позабыв, силы в кулак собрать и до ограды, хромая, добежать. Бегство чужака крестьянин внутри домишки не мог не заметить, но, к счастью, наружу с вилами не вышел и тревогу не поднял, а лишь от окна быстро отпрянул и усердно креститься начал. Бычий пузырь – не стекло, когда снаружи темно, контуры искажаются. Показалось мужику, что мохнарь колченогий к нему из лесу пожаловал, коз да гусей воровать, принял тулуп разодранный за шкуру лесного беса.
На руку вору мнительность чужая сыграла да страхи суеверные весьма помогли, но вот только наемники заморские – не деревенские простачки. Как только охранник, у ворот дежуривший, лай собачий заслышал, тут же факел от костра запалил и своих кликнул. Быстро примчались латники сонные на подмогу товарищу, а затем и Налимыча слуги попросыпались, встревожились; в одних рубахах да валенках, но при топорах и дубинах во двор выскочили и тщательно все закутки и сарайчики осматривать начали.
Не видел того воришка неловкий, уж больно забор у Налимыча был высок, но факелы округу хорошо освещали, да и ругань мужицкая представление давала, что во дворе происходит. Захотелось парню сразу выйти да сдаться, уж больно продрог и в тепло попасть желал, но чутье ему подсказало обождать, не спешить. Что наемники, что слуги замыслы хозяйские вряд ли ведали; им приказано было стеречь, вот они и старались. Когда вора заметят, то, вполне вероятно, сразу и зашибут, расспросами не утруждаясь. Смысл же затеи отчаянного вора в том как раз и заключался, чтобы или совсем не попасться или дать себя изловить, но на глазах у Налимыча, на худой конец Карба; чтобы признал его деревенский богач и, конечно же, перед тем, как насмерть лиходея забить, поболтать хозяину захотелось бы, выпытать, сам ли, по доброй ли воле вор вернулся или его кто подослал. Помнилось Чику, как сторож его волчьего воя испугался; наверняка опасались жители дома мести лесного чародея, а если нет, то чего нанял хозяин столько охраны?
Пришлось парню снова в ожидании мерзнуть, но теперь он хоть тело окоченевшее мог разогреть, подпрыгивая и по тулупу руками стуча. Постепенно утихла боль в местах ушибленных, да и не так холодно парню стало. Тем временем стража во дворе успокоилась и, псов голосистых на чем свет стоит ругая, разошлась. Залез вор потихоньку на забор, но спускаться не спешил, сперва огляделся. Остался лишь один латник на посту у ворот да мужик с дубиной у двери дома. Легко показалось вору бывалому мимо стражей, вновь засыпающих, в дом проскочить, даже собачий нюх помехой не был, замерзли носы у хвостатых охранников, лапой они их прикрывали. Да и если почуют его, то обитатели дома уж так резко по тревоге не поднимутся.
Еще посидев, спрыгнул Чик с забора тихо прямо в сугроб глубокий, так что шума не поднял, а затем осторожно, на цыпочках, от ограды к стенке дома быстро перебежал. Стражник у ворот его не услышал, даже головой не повел, так на костер и пялился. Мог бы Чик к наемнику незаметно сзади подкрасться да по голове в шапке, а не шлеме, поленом огреть, да только рискованно то было. А вдруг его смена придет или винца для согрева принесет. Как увидит тело без чувств или пост пустой, тут же тревогу забьет.
«Нет уж, коли я его свободно миновал, значит, совсем латничек сонный, пущай и дальше дремлет. Теперь он мне не помеха», – подумал Чик и медленно по бревнам стены полез, чтобы руками замерзшими до карниза резного на верхнем этаже дотянуться и в окно ставнями не прикрытое влезть. Уже добрался парень, уже ухватился как следует, но стоило ему лишь тело слегка подтянуть, как крепкие руки в ноги ему впились да вниз с силой дернули. Упал вор на спину и затылком об лед больно Ударился, однако не потерял сознания, попытался на ноги тут же встать, но удар рукоятью меча прямехонько в лоб его успокоил. Не удалось воришке латника обмануть, не дремал тот у костра, а лишь притворялся, удобного момента для поимки гостя ночного поджидая. Бывалые охранники не любят суеты, ни к чему считают за ворами бегать, когда куда более верные способы имеются их поймать.
Ушат холодной воды будит быстро, а что при этом пленник спящий чувствует, до него жестокосердным тюремщикам дела никакого нет. Очухался Чик да под гогот мужицкий головою затряс. Руки его крепко за спиной связаны то ли веревками прочными, то ли жгутами. Ноги свободно двигаются, но к левой что-то тяжелое привязано. Отплевался парень, откашлялся и, как ему ни страшно было, открыл глаза.
Лежал он в том самом подвале, куда так попасть старался. Вот дверь была желанная, за которой в маленькой темной комнатенке сундук бабки Марфии стоял. Близко оказался воришка к цели своей, да вот только нога к наковальне тяжелой была прикручена, руки связаны, а над ним Налимыч да Карб стояли, лыбились и в бороды усмехались. Как и думал Чик, пытать его Налимыч собственной персоной пожаловал и из прихвостней своих многочисленных только самого верного, самого преданного взял. Не дело, чтобы по деревне, а затем и по округе слухи о сундуке поползли.