Тайны Эдема

Макарова Дарья

– И все же…– попыталась образумить меня Наташа.

Но я поднялась и, поблагодарив всех, сказала:

– Прогуляюсь, пока время есть.

И поспешила скрыться за дверью, ведущей из кухни в сад, пока вновь не пошел по кругу заунывный разговор.

Я неспешно шла по уложенной камнем тропинке. Легких туман с реки и утренняя прохлада сопровождали меня, бережно укутывали плечи невесомой дымкой. Я вглядывалась в великолепие сада и парка столь же пристально и жадно, как в свою первую прогулку здесь. С той разницей, что тогда я знакомилась с владениями Давида, а теперь прощалась с ними навсегда.

Я спустилась вниз по крутой тропе

меж раскидистых крон деревьев к реке. Побоявшись испачкать платье, не уселась на доски причала, как бывало ранее. А встав у самого края, вглядывалась в безмятежную гладь реки, густую зелень противоположного берега.

За моей спиной на небольшом холме возвышался особняк Давида. Здание, построенное в английском стиле, почти двадцать лет назад, было сплошь опутано виноградом и розами. Серый камень проступал лишь в непогожее время года, когда исчезали листья. Огромные окна в белоснежных рамах, казалось, пытались пропустить внутрь весь свет так часто хмурого петербургского неба. И дом, и сад, будто бы тянулись к солнцу, к жизни, и неустанно радовались им. Эдем. Так Давид называл свои владения.

Но жизнь из особняка ушла. Ушла вместе с ним. Все случилось два дня назад. Непоправимо и безвозвратно. И пусть изменения еще не заметны глазу, но каждый, кто не сомкнул глаз этой ночью, точно знает – мир больше не будет прежним. Эдем оставлен навсегда.

Безжалостно разбивая тишину, затрезвонил мобильный. Вытащив его из сумочки, я взглянула на дисплей, но не ответила. Выключила звук. Неизбежная и малодушная отсрочка.

Упрямо оставаясь на месте, я проигнорировала еще три звонка. Но я больше не видела красоты вокруг, скверные мысли острыми иглами пронизывали разум.

Следующий звонок был от Наташи. Малодушничать я не стала.

– Лизонька, – судя по приглушенному шепоту, Наташа заперлась в кладовке, чтобы позвонить мне. – Возвращайся, скорее. Жены сейчас подерутся, вот тебе крест. То есть…вдовы.

Бросив телефон обратно в сумку, я с тоской посмотрела на возвышавшийся над берегом особняк. Мне ничего не стоило просто уйти. Ничто меня здесь больше не держало. Но тяжко вздохнув, я все же поплелась обратно.

Дорога вверх всегда занимала чуть больше времени. Сегодня же я и вовсе тянула его как могла. А воспоминания, словно пудовые булыжники в карманах утопленника, тащили меня вниз, делая почти невозможным каждый шаг.

С тех пор, как я переступила порог Эдема прошло два года. Два года пролетели как два часа. А то и меньше.

Давид нанял меня в качестве… Черт, я понятия не имею, кем была для него!

Трудовой договор говорит «секретарь». Чуть выше прислуги. Девочка на побегушках у великого и прекрасного Давида Терновцова. Выдающегося режиссера, писателя, художника, предпринимателя… Гения признанного и озолоченного при жизни.

Душа твердит «друг». Поддержка для борющегося со смертельным недугом старика. Гордого и доброго. Властного и щедрого. Сильного и слабого. Бесконечно одинокого в толпе обожающих и почитающих.

Мы были с ним так похожи… Две щепки, потерявшиеся в водовороте жизни. И вот теперь я одна. Надеюсь, Давиду лучше там, где он сейчас. Мне же хоть вой.

Женские истерики и нескончаемые скандалы с первого дня стали нормой для Эдема. В раю может быть только одна Ева. Давид же упрямо отрицал столь простую истину, предпочитая не замечать последствий.

Судя по крикам, сегодня боевые действия развернулись в гостиной на первом этаже.

Что ж, неплохой выбор. Отменная акустика.

О романах Давида ходили легенды. Не удивлюсь, если он и сам не смог бы вспомнить, сколько женщин угодило в список его любовных побед. Но лишь двое из них смогли довести его до алтаря.

Первой супругой Давида стала испанская актриса. Представительница семьи русских эмигрантов, свела его с ума своим акцентом и черными как омут глазами. Бурный роман, поспешный брак. Рождение сына. Единственного ребенка Давида. И…оглушительное фиаско. Они расходились также страстно, как и жили. И недолгий роман оставил обоим глубокие уродливые шрамы навечно.

Второй раз Давид решился на брак незадолго до смерти. Лика стала его последней музой. Белокурый ангелочек на тридцать с лишним лет моложе мужа, с амбициями кинозвезды и мужской хваткой, сумела то, что не смогли сотни его любовниц. Заветное колечко с огромным бриллиантом украсило ее тоненькую ручку. Из никому неизвестной Анжелики Черненко она превратилась в Лику Шайн (псевдоним, придуманный Давидом). Ей рукоплескали переполненные залы кинотеатров. В родном Отечестве не существовало домохозяйки, не знавшей ее. Но Лика грезила о Голливуде. И вполне могла бы и его завоевать. При жизни Давида, конечно.

Вернувшись в особняк тем же путем, я кивнула игравшим в карты мужчинам и допивавшим чай Наташе и Любе. Люба тяжко вздохнула и сказала скорбно:

– Постыдились бы. Даже в такой день горло рвут…Бедный Давид. Что за жизнь он себе выбрал?

– Такую, о которой мечтает каждый здоровый мужик, – хмыкнул Геннадий.

– Бесстыдники, – отмахнулась незлобно Люба. – Все мысли о бабах.

– О ком же, как не о вас нам думать, душенька?

Наташа запустила в садовника кухонным полотенцем. Тот поймал его на лету, сложил аккуратно и положил рядышком. Обычно подобные разговоры заканчивались либо беззлобной ссорой, о которой забывали через пять минут, либо всеобщим хохотом. Но сегодня даже привычная болтовня не смогла преодолеть тоску.

Очередная запредельно высокая нота заставила всех поморщиться. Пора было прекращать этот балаган. Я смиренно направилась в гостиную.

Просторных холл особняка был залит светом. Первые утренние лучи солнца проникали сквозь огромные окна, отражались на белоснежном мраморе с едва заметными серыми прожилками на полу. Игрались и переливались во множестве хрустальных подвесок невероятно красивой люстры, словно водопад ниспадающей с третьего этажа на первый, сквозь лестничный пролет. Решетка лестницы, сплетенная из черного металла, была единственным темным пятном во всем помещении. Но, странным образом, благодаря ей, все пространство огромного белого холла, казалось еще более воздушным и легким.

Гостиная и увлеченные скандалом женщины отлично просматривались из холла. Но заметив подъезжающую к дому машину, я скорректировала маршрут. Замерла в ожидании, пока Нина войдет в дом.

Сестра была младше Давида на одиннадцать лет. Но вряд ли возраст был виной тому, что они столь разные. Давид – человек искусства. Он жил идеями, признавал лишь сегодняшний день и презирал все суетно-будничное. Нина – прожженный рационалист. Будучи одним из лучших адвокатов города, она верила исключительно фактам, документам и логике. Над мировоззрением брата с присущим юристам сарказмом посмеивалась. Но, как нередко бывает, две столь яркие противоположности притянулись друг к другу намертво, срослись корнями, став единым миром.