Тайны финской войны
Шрифт:
Что разведывать, куда, на какое расстояние — командиры не объяснили. Сошли на лыжах под гору и углубились в темный лес. Темнота постоянно разры- ва/шсь светом ракет красного, желтого, белого цвета. Впереди, справа, слева, сзади непрерывная стрельба — пулеметная, автоматная, минометная.
Вдруг передние остановились. Меня нашел командир взвода и дал приказ возвратиться назад, найти батальон, который должен идти за нами, и сообщить,л/б/, разведчики, дошли до указанного рубежа, противника не встретили, и какой будет дальнейший приказ.
Я углубился в незнакомый лес по проторенной лыжне. Шел быстро. Несмотря на сильный мороз, весь взмок, впору было расстегнуться. Так я волновался,
Вскоре встретил головной дозор батальона во главе с начальником штаба (его я узнал по росту, он был детина метра под два). Доложил начальнику штаба приказ, полученный от Сапрыкина, и выслушал площадную брань в адрес командира взвода, а также по- чему-то и в свой. Мне приказали вести батальон по знакомой лыжне. Светало, когда приблизились к месту, от которого я ушел с приказом, и увидели остатки от взвода. Командир взвода тяжело ранен, пом- комвзвода тоже. Невредимыми остались политрук и два санинструктора. Пока я ходил на связь с батальоном, разведчиков окружила большая группа финнов и расстреляла из автоматов и минометов. Беда была в том, что наши СВТ не стреляли. На морозе после первого выстрела затвор покрывался пленкой льда, и капсюль следующего патрона не разбивался бойком. После первых выстрелов разведчики уже не стреляли, а вот автоматы у командира взвода и помковзвода были в
порядке, и они стреляли по финнам до последнего патрона. Ну и по ним, ведущим огонь, финны сосредоточили ответный огонь и обоих тяжело ранили. Спас остатки разведвзвода наш приход к месту боя в составе батальона.
К утру подтянулись все роты. Началась плохо мне понятная подготовка к бою. При свете утра я видел, что мы находимся на огромной сопке, покрытой сосновыми деревьями, а слева — лощина или озеро. Вот туда и было приказано идти батальону. И тут началось побоище. Командиры, не имея разведданных, пошли в наступление, не зная силы и точного расположения противника. По батальону били из пулеметов и вели интенсивный минометный обстрел. Финны умело применяли минометы в лесной местности и нанесли батальону большой урон. Я в это время наткнулся на политрука и разведчика Никифорова из Кинешмы. Политрук вел огонь из автомата по финнам на другой стороне лощины. Я увидел за кустом пулемет, установленный на волокуше, и трупы убитых пулеметчиков. Я — пулеметчик, а политрук помогал с дисками. Находка дегтяревского пулемета дала возможность подавить огонь противника на правом фланге, чем воспользовались наши и потеснили финнов к лесу. Вдруг застонал политрук: разрывная пуля раздробила ему голень правой ноги. Политрук стонет и просит ему помочь и не бросать. Я снял пулемет с волокуши, положил на нее политрука и под сильным огнем стал вывозить из этого ада. Даже не заметил, куда делся Никифоров; видимо, его убило.
Мне одному пришлось вывозить раненого по изрытому, в ямах, снегу. С трудом затащил политрука в заросли кустов, немного отдохнул. Думаю, что делать: идти к ротам, продолжающим бой, или везти раненого. Пересилила жалость к человеку, стонавшему, ослабевшему от потери крови…
…Я отошел от санбата, не зная, что делать, куда направиться. Поел у стоявшей возле полуразрушенного сарая кухни и пошел искать своих… Под утро собрались оставшиеся в живых: командир отделения Плетнев, Смирнов, Морозов, один из санинструкторов и я. Вот и все уцелевшие разведчики.
К вечеру нас собрали появившиеся чужие командиры (командиры батальона, за исключением писаря штаба, старшины по званию, погибли), присоединили к дорожно — эксплуатационному полку, и мы пошли в новое наступление. Кроме дорожного полка в наступлении участвовали остатки нашего лыжного батальона (человек 200) и еще какие-то части. Шли слева от дороги по направлению к окруженной 54–й дивизии».
В этом живом рассказе — «окопная правда» финской войны. Сразу ясно: вина за поражения в первую очередь лежала не на красноармейцах, а на командирах. Это они нагрузили лыжников — разведчиков,
Бестолковость командования очевидна. Зачем разведчикам громоздкий противохимический комплект? Что, финны у себя в тылу будут бить по ним химическими снарядами? Да и снарядов-то таких в финской армии не было. Командование Красной Армии стало жертвой собственной пропаганды. Ведь уже 3 декабря 1939 года «Правда» заявила: «Финны пустили в ход газы. В этом районе употребили хлорпикрин. Правда, газ им не помог. У всех наших бойцов есть противогазы. Да и недолго работала ядовитая гадина. Химик тов. Огольцов под огнем врагов ликвидировал установку…» А может, советская сторона сама собиралась использовать против финнов отравляющие вещества и снабдила красноармейцев противогазами, а для отвода глаз запустила газетную «утку» о «ядовитых гадинах»? Но, даже если такие планы и были, осуществить их под неусыпным оком Англии, Франции, США, да и Германии было невозможно.
Насчет обмундирования и прочей амуниции прозрение у советских интендантов наступило лишь по окончании финской войны. На совещании в апреле 1940 года начальник снабжения Красной Армии А. В. Хрулев говорил Сталину:
«Нагрузка нашего бойца, безусловно, велика. Солдат царской армии — правда, он не носил противогаза (хотя химические снаряды в Первой мировой войне применялись. — Б. С.) и стального шлема — …все же имел нагрузку в летнее время примерно в 28 кг…
— Много, — заметил Сталин.
— Много тоже, тов. Сталин, — согласился Хрулев. — Но наш боец… на финляндском фронте носил на себе 33,5 кг.
— Безобразие, — возмутился Иосиф Виссарионович.
— Безобразие, — как эхо, отозвался Андрей Васильевич. И критически отозвался о красноармейской шинели: — Для парада она хороша, но для войны не совсем… Она длинная и мешает бойцу передвигаться…
— Что-либо лучшее нужно? — поинтересовался Сталин.
— Наша армейская куртка, — объяснил начальник снабжения, — она сделана из хлопчатобумажной. диагонали, она очень красивая.
Этот пассаж вызвал смех в зале, и Хрулев поправился:
— И она очень теплая (интересно, каково было солдатам в хлопчатобумажной диагонали поздней осенью и зимой? — Б. С./ Ко мне пришел один наш командир и говорит: «Почему вы держитесь за шинель?» Я ему
отвечаю: «А почему не держаться за шинель?» А мне отвечает: «Теперь от нее все уходят, короче делают, значительно короче, чем у нас…» В бою шинель очень мешает быстрому продвижению».
Действительно, в финской армии, как и в немецкой и других западных армиях, шинель давно уже была короткой, чтобы не стеснять движений бойца. Но в Красной Армии вопрос с переходом на короткую шинель так и не был решен вплоть до Великой Отечественной войны. Дело в том, что у нас шинель была еще и одеялом для бойцов, которым часто приходилось ночевать в палатках или холодных землянках. Финских, английских или немецких солдат обычно старались разместить в домах или теплых блиндажах, так что в шинелях — одеялах они не нуждались. Да и паек у красноармейцев был беднее, чем у западных коллег, и мерзли они сильнее. Потому-то на апрельском совещании отмечали: «Красноармейцы на шинель не жалуются». Вообще, на Западе, и в частности в Финляндии, бытовому обустройству солдат уделяли гораздо больше внимания, чем в России. Ситуация не изменилась и сегодня. Причина все та же: наша страна во много раз беднее, чем ее западные соседи. Поэтому средства направляются прежде всего на пушки, а что останется — на хлеб бойцам и их обучение. Оттого-то в «зимней войне» по уровню боевого мастерства финские солдаты и офицеры наголову превосходили советских.