Тайны географических открытий
Шрифт:
Ливингстон сначала предпринял поиски ящика, уверенный в том, что грабители, вскрыв его, немедленно бросят — зачем им порошки непонятного назначения. Но разве найдешь что-либо в густом лесу под непрерывным тропическим ливнем, смывающим любой оставленный след…
Потом он даже стал убеждать себя, что, может, эта кража и к лучшему, поскольку вместе с лекарствами, предназначавшимися для племен, живущих на севере, исчезнет и подозрение и недоверчивость этих людей, больше всего на свете боящихся колдовства и волшебных явлений. Он это знал на собственном опыте.
Все-таки лекарства понадобились гораздо быстрее, чем он ожидал. Ливингстон чувствовал себя все хуже и хуже, быстро росла неодолимая слабость, изматывала мучительная головная боль и ноющие боли в суставах. Полный ассортимент симптомов ревматической лихорадки — болезни, которой он никогда на болел и которой теперь, без каких-либо средств борьбы с нею, боялся.
Но как только болезнь отступала, Ливингстон снова пускался в дорогу. Молва о белом человека, который стреляет только на охоте и умеет исцелять, далеко опережала его.
В середине июля 1868 года, проводя исследования к юго-западу от Танганьики, Ливингстон открыл большое озеро Бангвеоло и несущую свои воды на север реку Луалабу, пронизывающую череду округлых озер. Стоя на берегу Бангвеоло, Ливингстон, измученный лихорадкой, благодарил судьбу, давшую ему возможность дойти сюда и окинуть взглядом! озеро, которого ни один европеец прежде не видел.
Здесь Ливингстон задержался на несколько дней — проделал астрономические наблюдения, определил широту озера, его размеры. Записал в дневнике: “Думаю, что я значительно преуменьшаю размеры Бангвеоло, полагая его длину равной ста пятидесяти, а ширину восьмидесяти милям”. Кроме того, он обследовал и всю прилегающую местность, истоки двух небольших рек, горный хребет, тянущийся с юго-востока на юго-запад. Он хотел было плотнее заняться и Луалабой, выяснить, в какую из великих рек несет она воды — в Нил или Конго, но слабость им овладела настолько, что пришлось отказаться от мысли о походе в неизведанный край.
Превозмогая растущую боль в груди, слабость, преодолеваемую с великим трудом, Ливингстон двигался на восток. Частый кашель с кровью, не прекращавшийся ни днем, ни — ночью, заставлял с тревогой думать о легких. А он-то думал всегда, что именно легкие в его организме крепче всего… Слабость и бред стали его постоянными спутниками.
Подошел новый 1869 г., и первые два месяца Ливингстона несли на китанде — носилках, все это время служивших ему кроватью. Достигнув озера Танганьики, он отправляет письмо в селение Уджиджи, где уже побывал, с просьбой помочь в переправе. Только в Уджиджи он рассчитывал получить надлежащее питание и нужные лекарства.
Припасы, оставленные Ливингстоном в этом селении, были разграблены. Лекарства и часть консервированных продуктов, которые ожидались с побережья, вообще не: дошли и оказались в тринадцати днях пути от Уджиджи. Из запасов тканей, служивших для доктора средством существования, поскольку только в обмен на материю можно достать что-нибудь из съестного, украдено три четверти. Но и то, что осталось, поддержало его. Впервые после долгого перерыва с наслаждением пил он чай и кофе, из старой, четырехлетней давности муки испекли хлеб — пусть горьковат он, но все равно восхитителен!
Мягкое фланелевое белье, найденное среди оставленных вещей, спасало изъеденную язвами кожу, превосходный калькуттский чай тоже, казалось, обладал целебными свойствами. Кашель прекратился, и Ливингстон стал находить в себе силы для коротких, всего в полмили, прогулок, он быстро уставал, но дух становился бодрее.
Из Уджиджи была налажена кое-какая связь с побережьем Индийского океана — местные арабы иногда отправляли небольшие караваны со слоновой костью и с рабами в обмен на всякие нужные им товары. Ливингстон решил воспользоваться случаем, чтобы отправить несколько писем — он не без оснований подозревал, что в Англии о нем беспокоятся. Начался период дождей, выходить из дома было некуда, доктор, приводя в порядок свои дневники, уселся за письма.
А арабы, на которых он так надеялся, выдумывали всякие невероятные предлоги, чтобы отказаться от писем. Ливингстон понимал: боялись они, что из писем станет известно о краже, в которой они, несомненно, были замешаны.
Боялись и разоблачения той роли, которую они играли в здешней работорговле, а отношение к ней доктора Ливингстона хорошо было известно.
В те дни Ливингстон записал в дневнике: “Уджиджи — притон самой худшей породы работорговцев. Работорговцы, каких я встречал в Урунгу и. Итаве, были просто джентльмены; работорговцы в Уджиджи, как и работорговцы из Килвы и португальцы, самые подлые из подлых. Их торговля не торговля, а система последовательных убийств; они отправляются в поход, чтобы грабить и похищать людей, каждая торговая экспедиция представляет собой просто набег”.
Постепенно Ливингстон окреп и, не теряя времени, занялся продолжением обследования озера Танганьика в районе Уджиджи.
Собрался пойти на юг по озеру, но никак не удавалось найти нужные лодки, местный вождь не давал и людей, а если и давал, то лишь на короткую часть пути и за непомерно высокую плату. А Ливингстон уже ждать не может, он спешит — слишком долго его в цепях держала болезнь, ему не терпится поскорее попасть в страну племен маньюэма. Но и северные земли привлекают не менее — ведь именно там скрывается решение загадки большого Нила, если, конечно, та река, которая, как он предполагает, является притоком Нила, а не Конго.
И все же 3 июля 1869 г. Ливингстон выступил в поход в страну маньюэма. К середине сентября он достиг большой излучины Луалабы, где река течет широко.
Люди племени маньюэма оказались гордыми, независимыми. Рабов у них не было, и они с презрением смотрели на тех, кто людьми торговал. Они с огромным интересом разглядывали белого человека, расспрашивали о той земле, в которой он живет,’ задавали такие вопросы, которые поневоле вызывали улыбку доктора: например, умирают ли люди в его стране и есть ли у них буанга — талисман против смерти. Маньюэма накормили гостя лакомым блюдом из поджаренных крылатых муравьев. Доктор нашел блюдо вполне приемлемым.
Красота страны маньюэма поразила его. Множество незнакомых плодов, невиданные птицы и такое количество обезьян, что кажется, будто весь этот рай создан специально для них.
Однако любопытство людей маньюэма порой было просто несносным. Ни минуты они не оставляли пришельцев в покое. Даже по ночам бдительные хозяева являлись в хижину, где спал Ливингстон, грубым ударом палки отворяли дверь и долго стояли молча в проеме. Люди не верили, что можно пройти так далеко в чужую страну только из желания увидеть ее, а когда доктор попытался объяснить, что он, как и другие купцы, пришел в страну маньюэма за слоновой костью, ему опять не поверили, почли за уловку: слоновая кость здесь не ценилась.