Тайны гор, которых не было на карте...
Шрифт:
Может, на кого-то похожего?
Она с любопытством взглянула на него, заметив, что страх не прошел. Хорош был цирюльник, изучил ее личико, умел красоту такую нарисовать, чтобы послы заморские взгляд от нее отвести не могли. Пристрастия послов знал не хуже личика. Так на кого же поменять? Не на голубенького, на средненького? Вот бы знаменитого красавчика из соседнего государства, да только чем переманить? Подвиги вершит, прямо в цирюльне, сама видела, очередь к нему на год вперед записывалась. Следующее ее посещение только ближе к осени подойдет… Ах, отыскать бы его душонку — но не одна она спасение имеет, и та, что душонку цирюльника обласкала, уже висит на лбу, а у него он сам торчит — из своих, из братьев и сестер. Стражи душу сразу скрывают ото всех, как только половина к половине приложиться — иначе, была бы очередь к душонке того цирюльника
Служанка помогла одеться. Столько дел, а времени ни на что не хватает. Вышла на балкон. Помахала рукой. Бедная часть населения примеривалась узреть Благодетельницу в окнах дворца, расположившись на дворцовой площади, прилегающей ко входу с улицы. Их гнали, но они приходили снова. Благодетельница не видела в том дурное. Мужу полезно видеть, как сильно любит ее народ — народ был не абы какой, каждый человек проверенный. Три взгляда, и сытые дракон обвились вокруг дворцовых башен, почти скрывая дворцовую красоту лепнины и золотого покрытия колонн и стен, оставляя видными лишь дворцовые башни, украшенные огромными самоцветными рубинами и алмазами. Искусственными, но рассмотреть можно было только при ближайшем рассмотрении, да кто же пустит? Но так даже лучше. Сами драконы были украшением единичным. Только цари и предатели, которые претендовали на трон, могли укротить дракона, который искал насыщения у вампира. Высокое положение во многом обеспечивали они, раскрывая перед всяким в государстве личное качество престолонаследника и крепость его зубов. Никакими силами не могли бы престолонаследники удержать власть, не имея такой поддержки, и не так-то просто было заставить дракона служить себе. Но Матушка сумела с ними поладить, а потом и сама она им приглянулась, когда потихоньку, по тропиночке увела в лес нескольких своих сотоварищей, которым не привиделась она мудрой и красоты неописуемой красной девицей.
Во всем мире драконов было по пальцам пересчитать. У нее было сразу три дракона! Трехголовый достался ей от предыдущего царя по праву наследования. Двенадцати и шестиголовый тоже от бывшего Царя, но подружились она с ними у Маменьки, которая зазывала их, когда пряталась от якобы покусившихся на неугасимые поленья.
Всего драконов в государстве было пять.
У престолонаследника, который вел тяжбу с ее отцом за право на Манилкины земли — еще два, пятиголовый и семиголовый. Престолонаследник был самый бессовестный из всех, кого она встречала. Его драконы его лишь грубо рассмеялись, когда предложила им сделку, но против ее драконов не устояли. Извести их тоже не удалось, не было на земле такого способа, чтобы дракона заставить умереть. Пришлось идти на огромные жертвы, чтобы миновать гражданской войны. Конкурент на престол смирился, когда все Манилкины земли, от которой у всех иностранных послов слюна текла, и часть самых богатых месторождений за горами отошли к нему, даже как бы подружились. Взял в жену молодушку человеческую…
Самая богатая наследница, которая достала ему земли за горами от южной границы до самой реки. Еще та ведьма… Вроде человек, хотя уже вряд ли, гада в ней столько — Спаситель позавидует. Замечательная получилась бы вампирша.
На Зов она попасть никак не могла — возраст не тот, душа престолонаследника на тот свет отправилась лет эдак триста назад, но бабка ее — один в один с праправнучкой, с которой престолонаследник долго миловался в свое время, поговаривали, заявилась на Зов, не будучи вампиром. То ли по случайности ее впустили, то ли по какой другой причине, а только оказалась в первых рядах. Думали дежевю, когда вдруг граф Драка обозначил праправнучку своей давнишней пассии невестой, а у него слюна потекла и ну давай ее погребальными песнями заваливать. Сравнили портретное сходство — одинаковое лицо, одинаковые пропорции, и мелодичный прославившийся голосок, который растревожил графа Драку и в первый раз, и во второй. Ведьма решительно въехала на белом коне в чужой монастырь. Въехала, а когда у самой кровушки граф Драка попивать стал, взмолилась: не губи, соловушка, достань душу!
Искали всем миром. Думали, сыскали душу, а душа оказалась подставной уткой. Обыскали все государство еще раз, но поиски не увенчалась успехом. Проклятый ее как сквозь землю провалился. И не мертв. Ждите, после проклятия на землю без подобающих почестей убьется, а себя не выдаст — разделилась земля ее сама в себе. Поди, догадался, что ищут его. И ведь, как оказалось, второй раз обломилась, а первый, когда родитель доченьку готовил к Судному Дню.
Ведьма теперь сама не своя, злобу затаила…
И то верно, под думку их поторопила наложить Проклятие. Конкуренты на престол устранились самым славным образом. Не греет несостоявшаяся Матушка народ, а драконы престолонаследника с того времени вечно голодные. Но любовь на этом не закончилась — крутит им ведьма, как помелом. А когда кровь у женушки не пьет, она начинает пить — и по большей части у вампиров. Особенно у тех, кто к Царю с Царицей с добрыми помыслами. И спустила бы на них рать, и извела бы, так ведь женушка в приданное Благодетелю с печатными станками досталась. Обои из знатнейших семейств, которые расселились по всему миру, и славят, и покрывают, и хочешь, не хочешь, а приходится делать вид, будто между ними и царской четой мир да тишь.
Вот пускай драконов сам кормит — так ему и надо!
Но драконы не ушли от него, запечатан проклятый в земле золушки непонятно какими магическими приемами. Престолонаследнику каким-то образом все же удается выкачивать из своей ведьмы Горынычам разовые подачки. То и плохо, драконы умели просканировать и человеческий, и оборотнический, и вампирский ум на предмет его состояния. Времени не занимало, а нет-нет, да и ссыпали пепел в мусорный бак, как во дворце Величеств, так и во дворце престолонаследника — ее агенты палились точно так же, уж как ни старалась проскользнуть во дворец престолонаследника с черного входа. Не засучишь. И не только, которые промеж них крутились, бывало проскальзывали во дворец заморские, или того хуже — свои…
Не все шло так гладко в царстве-государстве, как хотелось. И снова произносила она слова заклятия. И на мужа, у которого заклятия сначала ни с того ни с сего начали давать разовые сбои, а потом и вовсе заработали криво. И теперь уж на себя, убивая свою серость, сгнившую в Аду, которая оберегала покой непорочной дамы сердца, демонстрируя пред многими ее святость (спасибо матери сказать стоило!), как только обнаружилось, что и ее стражи время от времени вдруг отваливаются.
Так, несколько дней назад вошла в будуар припудрить носик — и вдруг зеркало наотрез отказалось отразить ее совершенную красоту… Как будто сердце обжали со всех сторон… Эдак даже при живой душе еще никому не удавалось снять с вампира маску, насылая на него через проклятого Проклятие.
Не то, чтобы маска… Встал человек у изголовья проклятого, помолился, поговорил с народом по душам — и вот он, свет красное солнышко. И открыт человеку — и закрыт. Плоть есть, а помыслы разве что только свои разглядят. Даже дядька Упырь не смог ничего объяснить. Не случалось такого ни на его памяти, ни тех, кто пережил войну с людьми. Самое смешное, что не было тому объяснения, проклятый повесился на том самом суку, на который Матушка указала. (Царствие ей земное и небесное пухом и мягкими подушками — Ее Величество перекрестилась). Кто мог достать его из Ада? Корпускулярно-молекулярная теория света исключала существование высших сил — человек был венцом творения, последнее совершеннейшее изобретение, перед которым и ангелы преклонялись. Сразу же, как только Спаситель, спасая их, вышел в люди и основательно сказал Аду нет, каждая тварь брезговала этим местом — и любым другим, где вампир не становиться положительной личностью. Вампиры уже давно не спали в гробах, или радуясь солнцу как есть, или притворяясь мумией и обматываясь бинтами, чтобы радоваться солнцу. Без маски вампиры являли себя миру тем, чем были — до умопомрачения живучий, обтянутый кожей скелет, с клыками, которым позавидовал бы оборотень. Такому из гроба не выходи!
Правда, пришлось, а куда деваться, уничтожить бессовестно книги и рукописи, и остатки былой славы человека, да несколько миллионов недовольных поджарить на костре, а куда деваться, (Не приведи Господи, чтобы вернулись те далекие и мрачные времена!) — на войне как на войне. Но немного поторопились, — надо было хоть что-то припрятать, теперь бы пригодились.
А если в один прекрасный день страж насовсем пропадет? Что же, и не полюбоваться на себя? И будет сидеть и спрашивать: свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее, всех румяней и белее, а оно в ответ: ты прекрасна, спору нет… А посмотреться на себя уже никак? Чего в будуаре было-то? Как объяснить свое ушедшее отражение? А если вылезет ее настоящее лицо, что будет с царством-государством? Сразу признаться или поотпираться еще? Как посмотрит на это белый свет?