Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах
Шрифт:
Далее был экс-глава ФСИН России Александр Реймер. От него остались положительные впечатления. Вел себя достойно, лишний раз даже врача не вызывал, хотя в силу возраста нуждался в медицинской помощи. Он почти все время читал и телевизор смотрел. Ну и последний сокамерник — участковый-»госизменник». С ним я просидел больше всего — почти 11 месяцев.
— Самый тяжелый период когда был?
— Первые месяц-полтора. Потом уже привыкаешь. Главное — найти себе занятие. Я совершенствовал английский (по 3–4 часа в день), так что могу сейчас разговаривать свободно. Много читал. Подарил библиотеке «Лефортово» около 200
— Но это вам не помешало в «Лефортово» жениться.
— Да, но свадьба планировалась еще до задержания. Был назначен день свадьбы — 3 сентября. А в июле меня задержали. И пожениться смогли тоже в сентябре, только через год. Но с большими трудностями. Скажу вам так, что свадьбу в Ницце, наверное, проще организовать, чем в «Лефортово». Я благодарен судьбе за встречу с той женщиной, которая наполнила мою жизнь смыслом и все это время была рядом. Она была и есть главный человек в моей жизни.
Вообще 80 процентов друзей и приятелей отпали в первые месяцы, еще десять — в течение года. Вывод: основная часть дружила не со мной, а с моей должностью. Остались самые верные. Сейчас многие пытаются вернуться и объясниться.
Суть да дело
— На ваших показаниях, по данным следствия, строится обвинение в отношении Дрыманова. Потому (простите, что задаю вопрос в лоб) вас многие считают предателем?
— Ну, так считать могут лишь те, кто знаком с ситуацией исключительно из СМИ. Те, кто понимает и знает ситуацию изнутри, полностью на моей стороне. После случившегося на Рочдельской улице было возбуждено уголовное дело, первоначально я к его расследованию никакого отношения не имел. После передачи его в отдел, который я курировал, не выделял его из огромного числа расследуемых преступлений, которые находились в производстве ГСУ СК по Москве.
Следователи спокойно и планомерно расследовали дело. О том, что к нему проявляли интерес представители криминального мира, я узнал только в мае 2016 года. А как оказалось, за моей спиной Дрыманов, Крамаренко вели активные переговоры. Я ни Кочуйкова, ни Калашова вообще не видел в глаза. Смычковского («решальщик», который скрывается в Великобритании. — Прим. авт) знал шапочно. При этом тот же Смычковский вообще не вылезал из кабинета Дрыманова. И тут вдруг ФСБ арестовывает именно меня. Только потому, что я по указанию Дрыманова провел то злополучное совещание от 4 мая 2016 года, на котором с подачи Крамаренко было принято решение о переквалификации действий Кочуйкова во время перестрелки на Рочдельской с хулиганства на самоуправство.
А вообще получилось интересно: когда отпускали из-под стражи Кочуйкова, в Москве из руководства остался я один.
Крамаренко уехал за границу, Максименко — в Питер, Дрыманов — на дачу.
— Помню, как увидела вас в первый раз в камере. Вы были очень растеряны.
— Да. Потому я сидел в «Лефортово», не давал никаких показаний в надежде, что следствие поймет, что основные вопросы должны быть не ко мне. Я долгое время надеялся на порядочность коллег, в частности, Дрыманова и Крамаренко. А вот спустя год выяснилось, что эти лица дают показания.
Дрыманов говорит, что не поручал проводить совещание и переквалифицировать действия Кочуйкова, и ему об этом ничего не известно. Хотя, повторюсь, это было именно его указание. А Крамаренко утверждал, что получил указание о переквалификации лично от меня и что я поставил ему слишком сжатые сроки исполнения поручения о завершении дела, что привело к освобождению Кочуйкова и Романова (один из участников перестрелки. — Прим. авт) из-под стражи.
На самом деле это было не мое указание, а инициатива Крамаренко, которую он и его сотрудники мотивировали на совещании. Я лишь согласился с их мотивированным предложением, поддержанным сотрудниками процессуального контроля. И хотя остальные участники совещания подтверждали мою версию, почему-то тогда следствие устроила версия Крамаренко и Дрыманова. Сотрудники ФСБ продолжали активно искать мои связи с криминалитетом. И в итоге спустя год установили, что у меня даже никаких контактов с представителями криминального мира не было.
Только из-за показаний Крамаренко и Дрыманова я и сидел в СИЗО почти два года. Кроме того, мои коллеги уже после моего задержания признали решение о переквалификации действий Кочуйкова и Романова с хулиганства на самоуправство незаконным, хотя все изначально в грудь били себя, считая его правильным. Дрыманов даже дисциплинарно наказал участников совещания, считавших переквалификацию законной.
— А как же очная ставка с Дрымановым? Там он, насколько я знаю, подтвердил ваши слова про совещание.
— На очной ставке он подтвердил все мои показания (что это именно он давал мне указание), так как труднее солгать, глядя глаза в глаза, зная, что человек сидит за решеткой, по сути, за тебя. Но тогда же выяснилось (судя по вопросам следователя), что ранее Дрыманов давал другие показания — против меня. После очной ставки он проявил личную инициативу и сам на следующий день пришел на допрос, чтобы опровергнуть показания, данные на очной ставке со мной, и вернуться к ранее высказанным. Мне показали их. Тогда я и понял, что Дрыманов и Крамаренко все пытаются переложить на меня, чтобы не попасть в тюрьму.
— И после этого вы пошли на сделку со следствием?
— Когда я все это увидел, стал рассказывать, как было на самом деле. Многие говорят, что я кого-то сдал, но, считаю, это как раз они меня сдали. Своими показаниями в отношении меня купили себе почти два года свободы. А я все это время находился под стражей. Почему-то об этом все молчат. При этом, топя меня, Дрыманов неоднократно передавал мне, что они вытащат меня и т. д.
И я не являюсь первым человеком, который заключил сделку со следствием по этому делу. Я — пятый. До меня были Ламонов, Суржиков, Богородецкий, Шейхаметов.
— Да, помню, как мы в «МК» публиковали открытое письмо президенту, написанное бывшим заместителем Максименко — Александром Ламоновым. Из него следовало, что само преступление было кем-то «смоделировано», и вины сотрудников СК нет. Но потом Ламонов неожиданно во всем признался…
— Да.
— Насколько я знаю, вы сами искренне считали, что переквалификация дела была законной. К слову, многие независимые эксперты тоже так считали.
— Не важно, что я теперь считаю, даже как юрист. Есть приговор суда.