Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков

Жуков Юрий Николаевич

Такая откровенно негативная оценка характера материалов о жизни в странах Запада, долгое время насаждавшаяся Сусловым и выражавшая дух холодной войны, отныне решительно отвергалась. «Указания» потребовали от журналистов-международников «не допускать выражения, которые могли бы быть истолкованы как подстрекательство и выступление против правительства, оскорбление национального достоинства или как вмешательство во внутренние дела… не допускать оскорбительных выпадов по адресу членов правительства, общественных и политических деятелей». Кроме того, документ прямо запрещал советским журналистам «принимать участие в различных собраниях, митингах, демонстрациях и других мероприятиях, носящих антиправительственный характер» [751] .

751

РЦХИДНИ,

ф. 17, оп. 3, д. 2232, л. 51.

На том обеспечение перехода к столь необходимой Советскому Союзу разрядке не ограничилось. Проявилось оно и в радикальных кадровых перестановках в МИДе. Я. А. Малика отозвали из Нью-Йорка, а Г. М. Пушкина из Берлина, утвердили их заместителями министра иностранных дел. В. А. Зорин, один из руководителей Комитета информации, получил должность постоянного представителя СССР при ООН, А. А. Громыко — посла в Великобритании. А. С. Панюшкина отозвали из Вашингтона и направили также послом в Пекин, а Г. Н. Зарубина перевели, оставив в прежнем ранге, из Лондона в Вашингтон [752] . Такая сложная рокировка, как уже не раз подтверждалось практикой, могла означать лишь одно. Грядущую, в самом близком будущем, отставку А. Я. Вышинского, оказавшегося чересчур одиозным, слишком уж воплощавшим отвергаемый ныне дух холодной войны.

752

Там же, д. 2231, л. 78.

Тем временем на вершине власти начало происходить то, что иначе, нежели как серьезной очередной атакой на Берия, назвать нельзя. «Мингрельское дело» вдруг возобновилось, но уже не как узко национальное, а общереспубликанское. Превратилось в «Грузинское». Ну а сделать это, как показали последующие события, не мог никто, кроме Маленкова.

27 марта по инициативе М. Ф. Шкирятова, возглавлявшего КПК, и Н. М. Пегова, нового заведующего напрямую подчиненного Маленкову отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов, ПБ рассмотрело и утвердило постановление «Положение дел в компартии Грузии». В нем указало: «Дело с исправлением ошибок и недостатков в работе ЦК КП(б) Грузии вдет медленно, со скрипом, неудовлетворительно, и в партийных организациях и среди беспартийных людей Грузии имеет место недовольство медлительностью в действиях ЦК КП(б) Грузии по борьбе за ликвидацию последствий вражеской деятельности группы Барамия… В ходе следствия выяснилось, что… группа… намеревалась захватить власть в компартии Грузии и подготовить ликвидацию советской власти в Грузии».

Следовательно, из трех возможных обвинений, содержавшихся в постановлении по «Мингрельскому делу» — коррупция, захват власти, сотрудничество со спецслужбами США, было избрано, и видимо далеко не случайно, с дальним прицелом, второе. И на основании его, тем же постановлением от 27 марта, сняли К. Н. Чарквиани, первого секретаря ЦК КП(б) Грузии, а на его место рекомендовали А. И. Мгеладзе, первого секретаря Кутаисского обкома. Формальную смену руководства предлагалось провести в апреле, на пленуме ЦК, на который представителем ПБ направлялся Берия [753] . Именно ему предстояло заклеймить как врага того самого Чарквиани, который работал третьим секретарем тогда, когда республиканскую парторганизацию возглавлял Лаврентий Павлович, и им же был рекомендован на пост первого секретаря в конце августа 1938 года, что в то время нашло полное понимание и поддержку ПБ.

753

Там же, д. 2230, л. 36–39.

«Грузинское дело» должно было, без сомнения, ударить не только по Берия, но и косвенно — по Сталину. Разумеется, морально, так как тот всегда внимательно следил за положением дел на родине. Подобное предположение подтверждается тем, что тогда же стало событием беспрецедентным. Немыслимым до того, просто невозможным. 29 апреля, почти сразу же после окончания пленума в Тбилиси, исключили из партии (акция Шкирятова) и сняли с занимаемой должности (акция Игнатьева) Н. С. Власика. Человека, с 1927 года бессменно находившегося при Сталине, с 1930 года возглавлявшего его личную охрану, а с конца 1938 года еще и охрану всех высших должностных лиц партии и государства. Власика обвинили в крупной растрате, выглядевшей вместе с тем и финансовой аферой.

Летом, опять же с помощью заурядных кадровых назначений началось своеобразное

широкое наступление на министра вооруженных сил А. М. Василевского, проработавшего всю войну рука об руку со Сталиных, а теперь напрямую подчинявшегося Булганину. Поначалу, еще в середине января, заместителем министра по вооружению утвердили М. И. Неделина, командующим артиллерией — В. И. Казакова, начальником главного артиллерийского управления — С. С. Варенцова. А 7 июля перестановка на высших командных постах возобновилась. ПБ утвердило еще двух заместителей министра: по боевой подготовке — Л. А. Говорова, по бронетанковым и инженерным войскам, автотехнике — Б. Г. Вершинина; главным инспектором советской армии — М. В. Захарова, начальником главного оперативного управления Генштаба — Н. О. Павловского, начальником оперативного управления Генштаба — А. А. Грызлова [754] . Такая смена, как и в МИДе, предвещала более чем возможное снятие А. М. Василевского.

754

Там же, д. 2229, л. 57; д. 2232, л. 133.

Все эти действия, слишком напоминавшие перегруппировку сил перед решительным сражением, позволили Маленкову усилить свои позиции до возможного предела. 9 июля он возглавил комиссию ПБ по подготовке изменений в уставе партии, в которую вошли Хрущев, Суслов, Шкирятов, Пегов и Громов. 15 июля Маленков оказался в составе и комиссии по разработке пятого пятилетнего плана (Молотов, Каганович, Сабуров, Бенедиктов, Берия, Хрущев) [755] . С этого момента Георгий Максимилианович практически объединил в своем лице всю предсъездовскую работу, получив возможность полностью контролировать и направлять ее.

755

Там же, д. 2229, л. 14, 66.

Своеобразным же финалом серьезнейших изменений стало введение Первухина в БП СМ СССР [756] , явно предвосхищавшее повышение его роли — до члена узкого руководства.

Перемена курса проходила, проявляясь не только во внешнеполитических инициативах, кадровых перетрясках, но и в начавшейся тогда же «оттепели», еще весьма робкой, слабой. Возвестила ее наступление писательница Вера Панова. В коротком эссе «Тост», опубликованном «Литературной газетой» 1 января 1952 года, пожелала всем коллегам: «Чтоб не стало произведений тусклых, серых, вялых, похожих друг на друга». И задала далеко не риторический вопрос — «Почему у нас нет, например, дискуссии по вопросам формы?».

756

Там же, д. 2230, л. 41.

Малозаметный призыв Пановой как бы поддержала «Правда». В ней уже 8 января была опубликована огромная, на три колонки, теоретическая статья А. Вишнякова вроде бы на чисто философскую тему — «О борьбе между старым и новым». Однако она, среди прочего, содержала и такое утверждение: «Борьба нового со старым проявляется во всех областях общественной жизни. Она идет не только в области экономики, но и в идеологии, в науке, литературе и искусстве». А 4 марта, в связи со столетием со дня смерти Гоголя, передовая той же «Правды» провозгласила: «Долг советской литературы состоит в том, чтобы показывать жизнь во всем ее разнообразии, в движении, беспощадно разоблачать вое косное, все отсталое, все враждебное народу, что смертельно боится свежего воздуха критики и самокритики, искоренять в сознании людей пережитки капитализма, направлять на их носителей разящий огонь сатиры. Нам Гоголи и Щедрины нужны!»

Своеобразная борьба нового со старым в литературе и искусстве приняла поначалу форму уничижительного разноса тех пьес, авторы которых после разгрома театральных критиков — «космополитов» чувствовали себя хозяевами положения. Потому и стало для них полной неожиданностью выступление заведующего отделом пропаганды и агитации МГК Б. Родионова на страницах «Литературной газеты». Негативная оценка драматических произведений прежде «неприкасаемых» Софронова, Кожевникова, Михалкова, а заодно и Крона, Финна за «серость». И еще М. Белаховой, принявшей своеобразную эстафету, обрушившейся на новую пьесу Сурова «Рассвет над Москвой». Только затем появилась в «Правде» обобщающая статья, недвусмысленно названная «Преодолеть отставание в советской драматургии», впервые использовавшая термин «теория бесконфликтности», объявленной порочной.