Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
О том же медленном идеологическом дрейфе свидетельствовало многое, очень многое иное. Например, постановления СНК СССР 1936 года об увековечении памяти весьма далеких от марксизма мыслителей — «революционных демократов» Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, В. Г. Белинского. Возрождение глубокого и неподдельного интереса к дореволюционному прошлому страны. Выражение уважения к нему, проявившееся во время длительного, необычно пышного празднования юбилея долгое время игнорировавшегося партийной пропагандой Пушкина в 1937 году. Уже на следующий год — еще одного, аналогичного события — 750-летия «Слова о полку Игореве», отмеченного сравнительно скромно. Наконец, внимание к прежде рассматриваемом некоторыми литературоведами-марксистами мистиком Н. В. Гоголю — объявление опять же СНК СССР конкурса на новый памятник ему в Москве [87] .
87
СЗ. 1936, № 7,
Более очевидным примером пересмотра ортодоксальной идеологической линии стала резкая критика в ноябре 1936 года комической оперы Бородина «Богатыри», поставленной А. Я. Таировым в Камерном театре на основе нового либретто тогдашнего классика революционной советской поэзии Демьяна Бедного. Хотя идея создания такого спектакля принадлежала председателю комитета по делам искусств П. М. Керженцеву, им же, судя по некоторым данным — не без прямого указания со стороны Молотова, был подписан приказ и о снятии оперы с репертуара «как чуждой советскому искусству». Мотивировка же такой оценки должна была ошарашить всех, кто ознакомился с нею. Спектакль, мол, «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа (выделено мною. — Ю. Ж.); дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры» [88] .
88
Правда. 1936. 14 ноября; Коонен А. Страницы жизни. М., 1975, с. 371.
В том же ряду, твердо продолжая именно новый подход к прошлому, оказались и другие последующие идеологические акции. Конкурс на новый учебник истории СССР для начальных классов школ и победа на нем в августе 1937 года профессора А. В. Шестакова, выразителя идей преемственности и государственности. Выход в 1937 году на экраны страны первой серии кинофильма режиссера В. Петрова и сценариста А. Толстого «Петр Первый». Фильма, в котором первый российский император предстал перед зрителями не просто заглавным, но и откровенно положительным героем. Величайшим государственным деятелем, пекущемся исключительно о благе отечества. А в следующем году — еще более тенденциозного по своей направленности кинофильма С. Эйзенштейна «Александр Невский».
Выглядели вроде бы незначительными, весьма далекими от сложных идеологических проблем, но от того не утрачивали значимости еще одного свидетельства перемен, начатые весною 1936 года розыгрыши кубка и первенства СССР по футболу. Ранее довольно скромно их проводил ВЦСПС среди только заводских, что подчеркивало «классовый, пролетарский» характер состязаний, команд. Теперь же, при новых условиях, последние преобразовывались в клубные и потому профессиональные. Игры между ними, благодаря регулярной трансляции по радио, сразу же привлекли небывалый интерес, породили поклонников — записных болельщиков и изменили досуг значительной части мужского населения. Предоставили им, вдобавок, возможность открыто, без оглядки, размежеваться по приверженности к той или иной команде. Сублимировать тем самым имевшуюся, но не растраченную энергию, которая слишком легко, и, к тому же, в любой момент могла найти выход в политике.
Сдвиг в прежних представлениях об обособленности Советского Союза, его противостоянии всем остальным странам за исключением дружественных, братских Монголии и Тувы обозначило немыслимое прежде его участие в Парижской всемирной выставке 1938 года. Оно не только достаточно очевидно свидетельствовало о стремлении вырваться из политической изоляции, любым, даже таким способом постараться вернуться в общую семью наций. Вместе с тем подготовка, а затем и функционирование советского павильона, о чем достаточно регулярно и полно информировала пресса, позволяло воспитывать чувство патриотизма, гордости за свою страну, за ее и свои достижения, которые, как внушалось пропагандой, ставили СССР на один уровень с промышленно развитыми державами. Такими, как США и Германия, Франция и Великобритания.
Иной — совершенно неощутимой, практически не замеченной большинством, не оцененной должным образом, оказалась более важная, принципиальная реформа. Та, что была направлена на создание общей языковой базы, и позволившей бы в обозримом будущем сплотить многочисленные (более 100!) народы Советского Союза в единую нацию. Способствовать тем самым наименее безболезненному преобразованию союза республик, чисто формально, по конституции, обладавших неким подобием суверенности, в конечном итоге в унитарное государство. Парадоксально, но благоприятным фактором для осуществления таких намерений оказалась так и не ликвидированная азбучная неграмотность населения страны. Перепись 1939 года зафиксировала наличие в целом около 18 % неграмотных, преимущественно лиц старше 50 лет, а в Средней Азии и на Кавказе — около 30 %.
Столь удручающее положение и облегчило первый этап реформы. В соответствии с решением Совета национальностей ЦИК СССР от 16 октября 1936 года письменность кабардинцев перевели с ранее выработанного для них латинского алфавита на русский [89] . Затем аналогичными мерами унифицировали письменность всех остальных народов РСФСР, имевших административно-национальную автономию — автономные республики и области, национальные округа. А незадолго до завершения этих преобразований в рамках Российской Федерации их распространили — начиная с 16 декабря 1939 года — на письменности и «титульных» народов ряда союзных республик — Узбекской, Азербайджанской, Таджикской, Туркменской, Киргизской, Казахской, Молдавской [90] . Но только тех, где культурный уровень и состояние грамотности не препятствовали нововведениям, не затрагивая интересы большинства населения, порождая у них естественный протест.
89
Революция и национальности, 1936, № 10, с. 93.
90
СП. 1940, № 2, ст. 26; № 20, ст. 493; № 29, ст. 710; № 30, ст. 734.
Когда же почва была подготовлена, начался второй, не менее значимый этап реформы. Тот, о необходимости которого Сталин говорил в докладе на октябрьском Пленуме 1936 года, и положенном в основу соответствующей резолюции. Этап, обусловленный помимо всего прочего необходимостью введения всеобщей воинской обязанности, закрепленной 132-й статьей новой конституции. Ведь в Красной Армии мог существовать только один язык для приказов и команд, для уставов и наставлений. Второй этап стал реальностью после принятия постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 марта 1938 года «Об обязательном преподавании русского языка в школах национальных республик и областей» [91] . Чуть позже данный документ продублировали совнаркомы всех союзных республик, потому что именно в их компетенции юридически находились вопросы народного образования. Так впервые русский язык обозначил себя как государственный.
91
РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 126. д. 3, л. 49–52.
Своеобразным подведением итогов всех этих преобразований, лишь внешне не связанных, и все же шаг за шагом ведших к определенным целям, стало появление «Истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». Ее сначала опубликовали в «Правде», в номерах за 9—19 октября 1938 года, и почти сразу же — отдельной книгой, вышедшей многомиллионным тиражом.
«Краткий курс» с момента появления и на последующие семнадцать лет оказался своеобразным «священным писанием» для всех коммунистов Советского Союза, обязательным для «последовательного, систематического и глубокого» изучения ими. Исходил из вполне определенного круга читателей, в то время состоявшего преимущественно из малограмотных членов, партии. Из имевших в лучшем случае начальное образование 64,3 % рабочих, 24,8 % крестьян и лишь 10,9 % служащих, за плечами которых было и начальное, и неполное среднее, и неполное высшее, и высшее образование. Учитывал и массовый прием в партию, выросшую за 1938—39 годы в полтора раза. Оказался доступным всем им. Убедительным благодаря лапидарности и схематичности.
Включал своеобразную, крайне субъективную, фактически надуманную, фальшивую версию истории ВКП(б), ретроспективно выводимую из положений январско-февральского Пленума 1937 года. Призванную оправдать репрессии, и не только массовые, объяснить с их помощью всю четвертьвековую внутрипартийную борьбу не как естественное столкновение мнений, а как преднамеренную «измену» будущих «врагов народа», причем задолго до революции. Вместе с тем давала книга и самые элементарные, до предела упрощенные представления о марксизме как теории, о диалектическом и историческом материализме.