Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
Так всего за пять лет, в результате потворства Великобритании и Франции, потенциальная угроза миру на планете перешла в следующую неизбежную стадию — медленного и неуклонного сползания к катастрофе, во вторую мировую войну, с открытым определением ее первых жертв. Гитлер уже перестал скрывать, что ими обязательно станут три европейские страны — порождение столь ненавистной ему Версальской системы. Австрия, населенная немцами, и потому должная воссоединиться (аншлюс) с третьим рейхом. Польша, которая обязана вернуть Германии Верхнюю Силезию, Познань, Западную Пруссию и вольный город Данциг. Чехословакия, где по твердому убеждению нацистов, преследовалось, угнеталось чехами немецкое меньшинство на севере и юге Судетской области.
Такими должны были стать первоочередные действия нацистской Германии для ликвидации Версальской системы, передела мира. Какими окажутся последующие цели Гитлера, его все возраставшей численно, оснащавшейся самой современной техникой армии, стремившейся смыть с себя «пятно
Глава первая
С первого дня прихода Гитлера к власти советское руководство не могло не понимать, что отныне угроза войны нечто большее, чем реальность. В Кремле отлично осознавали, что рано или поздно третий рейх непременно обрушится на СССР. Для такой оценки положения оснований было более чем достаточно. Во-первых, борьба с коммунизмом как идеологией и с ее носителями — коммунистами стала повседневной жизнью Германии. Во-вторых, в долгосрочную программу нацизма, ясно и недвусмысленно изложенную Гитлером в «Майн кампф», входил новый «дранг нах остен»: расчленение Советского Союза, захват и «колонизация» его европейской части, превращение ее в житницу и сырьевой придаток Германии.
Вместе с тем, следовало учитывать и иное. Полтора десятилетия изолированный в политическом плане, полностью исключенный из жизни мирового сообщества Советский Союз не был связан какими-либо договорами, обеспечивавшими ему безопасность, поддержку в случае нападения союзниками. Именно это обстоятельство и делало СССР наиболее желанным объектом агрессии. Поэтому, особо помятуя острый кризис в советско-британских отношениях 1927 года, еще до проявления практики «умиротворения», приходилось не исключать и наиболее опасный вариант. Возможность сговора между Лондоном, Парижем и Берлином. Попытку Великобритании направить захватнические устремления нацизма только на восток, против Советского Союза.
Правда, при подобных прогнозах необходимо было учитывать весьма немаловажный фактор. У СССР и Германии отсутствовала общая граница. Между ними находилась Польша. Следовательно, дальнейшее развитие событий всецело зависело от той позиции, которую займет Варшава, от политики, которую она станет проводить. Ведь в случае сговора западных демократий с нацистским режимом поляки будут вынуждены пропустить немецкие армии через свою территорию. Но такое решение представляло прямую угрозу и для самой Польши, чьи западные и северные земли были отторгнуты от Германии в соответствии с Версальским мирным договором.
Наконец, Кремль слишком хорошо знал, что Советский Союз еще не готов к войне, тем более с таким сильным противником, как Германия, да еще, возможно, в одиночку. И вряд ли будет готов в ближайшие годы из-за весьма слабой в техническом отношении армии, что вызывалось отсутствием достаточно мощной оборонной промышленности, прежде всего танко- и авиастроительной, которые только что, в результате осуществления первого пятилетнего плана, получили наконец необходимую базу.
Все эти обстоятельства и побуждали Кремль настойчиво искать выход из складывающегося весьма неблагоприятного для него положения. И прийти в конце концов к единственно возможному, самому разумному — попытаться как можно скорее инициировать создание системы коллективной безопасности, охватывающей всю Европу, а не только ее запад, как то подразумевали соглашения, заключенные в Локарно в 1925 году. Такой системы, которая включала бы, с одной стороны, Францию и Бельгию, а с другой — Польшу, Чехословакию, Советский Союз, возможно еще и Прибалтийские государства. Ведь только существование такой формы сдерживания и означало бы для Германии, в случае развязывания ею агрессии, безразлично на западе или востоке, войну обязательно на два фронта, чего ей следовало избегать больше всего. Системы, устранявшей к тому же и потенциальную угрозу для СССР со стороны Польши.
19 декабря 1933 года Политбюро (ПБ) ЦК ВКП(б) пошло на крайнюю, по сути, радикальную меру: перед лицом не надуманной, как было прежде, а вполне реальной, страшной угрозы самому существованию страны перестать, наконец, уповать на ставшую явной утопией мировую революцию и отказаться от привычного «классового» внешнеполитического курса. Впервые после Раппало и Берлинского договора 1926 года перестать ориентироваться на безусловную, всестороннюю и к тому же практически открытую поддержку всех коммунистических и антиколониальных движений, выступлений и восстаний. От всего того, что и порождало естественную самоизоляцию СССР, его длительное противостояние, подчас подходившее к конфронтации, мировому сообществу. Необычайно важное решение, принятое в тот день ПБ, предусматривало, как первый шаг на новом пути, вступление в Лигу наций «на известных условиях» — ради того, чтобы в дальнейшем иметь возможность сделать и последующие шаги. В официальных рамках этой международной организации «заключить региональное соглашение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии [1] ».
1
История
Решение оказалось как нельзя своевременным, ибо уже 28 января 1934 года произошло симптоматическое событие, которое могло в дальнейшем в корне изменить и соотношение сил на континенте и предопределить ухудшение и без того крайне тревожной ситуации. Германия и Польша подписали пакт о ненападении сроком на пять лет, означавший для Москвы возрастание непосредственной угрозы агрессии. Ведь возможность тесного сотрудничества Берлина и Варшавы для первого создавало отличную возможность избежать войны на два фронта, а для второй — осуществить свои давние притязания. Восстановить Речь Посполитую «от моря до моря», в границах 1772 года, то есть аннексировать Литву, Белоруссию и Украину, Юго-Восточную Латвию. Поэтому советской дипломатии приходилось предпринимать отчаянные усилия, добиваясь осуществления намеченных планов, до того казавшихся столь легко выполнимыми; соглашаться на расширение участников предполагаемой системы: по предложению Франции — за счет Великобритании, а по настойчивому требованию Польши — включение в нее и Германии, что, безусловно, должно было затянуть, осложнить и без того весьма нелегкие переговоры.
Однако поначалу все складывалось весьма благоприятно. 18 сентября 1934 года Советский Союз приняли в Лигу наций, а еще три месяца спустя удалось наконец заложить первые камни в основание системы европейской безопасности. 5 декабря после девятимесячных, трудных, не раз прерывавшихся переговоров был подписан советско-французский, а 7 декабря и советско-чехословацкий протоколы. Они предусматривали взаимное обязательство сторон «не вступать в переговоры, которые могли бы нанести ущерб подготовке и заключению Восточного регионального пакта». Затем, 2 мая 1935 года, в Париже был заключен сроком на пять лет договор между СССР и Францией. Он обуславливал немедленные консультации в случае угрозы нападения на одну из сторон «какого-либо европейского государства» и оказание помощи, поддержки той из них, которая стала бы объектом неспровоцированного нападения третьей европейской державы. 16 мая аналогичный по содержанию договор СССР подписал в Праге и с Чехословакией. Правда, в последнем имелась многозначительная оговорка: он вступал в силу лишь в том случае, если помощь одной из сторон оказывала Франция [2] .
2
Документы внешней политики СССР. М., 1971, т. 17. С.725–726; М, 1973, т. 18. с. 309–312, 333–336.
Совершенно безрезультатными оказались тогда попытки Москвы заложить основы и еще одного регионального пакта, тихоокеанского. Предложения, сделанные Советским Союзом еще в ноябре 1933 года США и предусматривавшие подписание договора о ненападении ими, а также Китаем, Японией и другими заинтересованными странами, был отклонен Вашингтоном даже без предварительного обсуждения или консультаций.
Анализируя причины возникновения тех трудностей, которые непреодолимой преградой вставали на пути достижения безопасности в мире, советское руководство не могло не осознать главного. Все неудачи проистекали, прежде всего, из-за того, что Советский Союз не признавался мировым сообществом своим достойным и равноправным партнером. Вызывал если не страх, то опасения, рассматривался своеобразным «анфан террибль», выпадавшим из круга всех остальных европейских стран. Выглядел одиозным из-за своей постоянно подчеркиваемой классово-революционной позиции. Той, которая выражалась не в речах отдельных дипломатов, государственных деятелей, не в каких-либо декларациях, что можно было в конце концов дезавуировать, от которых можно было отойти при обычном пересмотре внешнеполитического курса, порожденного очередной сменой правительства, а в Конституции СССР 1924 года.
Именно в ней, в первой фразе первого же раздела, провозглашалось: «Со времени образования советских республик, государства мира раскололись на два лагеря, лагерь капитализма и лагерь социализма… Неустойчивость международного положения и опасность новых нападений делает неизбежным создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения» [3] . Так, прямо и недвусмысленно, выражалось основополагающее — не просто дистанцирование СССР от всего мира, но и будущее столкновение между ними. После этого, после прямой помощи революционным движениям — пусть через Коминтерн, но ведь никто всерьез не отделял его от все той же Москвы, столицы Советского Союза и места пребывания ИККИ, от ВКП(б), его секции и одновременно правящей партии страны, от Молотова, совмещавшего посты главы правительства Советского Союза и исполкома Коминтерна — западные демократии вполне справедливо, со своей точки зрения, отказывались идти на установление тесного политического сотрудничества с Кремлем, не связывали с ним обеспечение мира и стабильности.
3
Конституции и конституционные акты Союза ССР. 1922–1936. М., 1940, с. 23.