Тайны «Монастырского приюта»
Шрифт:
– Отстань! – услышал он голос Прозорова. – Ты уже в пятый раз хочешь мне врезать.
– И врежу! – пообещал Сивере.
Улучив момент, когда Прозоров отвернулся, Александр Юрьевич все-таки попал ему кулаком в ухо, но тотчас же очутился на полу от сильного ответного удара. Поднявшись, он боднул Германа головой в живот, но попал в стенку или в Багрянородского. Тот пил из двух бутылок сразу. Обе разбились. Сивере помнил еще, что он бросился куда-то бежать.
Ему казалось, что он бежит чрезвычайно быстро, быстрее Ахиллеса, но на самом деле просто ковылял, цепляясь за стены, стулья, перила и ступени лестницы. Один раз на короткое время заснул, продолжая бежать. Потом стал стучать во все встречавшиеся ему на пути двери, требуя немедленно соединить его по прямому проводу с Москвой.
– У меня утюг включенным остался, утюг! – орал он. – Как вы не понимаете, идиоты!
Никто не открывал, никому не было никакого дела до возможного пожара в квартире Александра Юрьевича. Так могла сгореть дотла вся столица России. Сивере запутался в переходах. Только что с ним шел Прозоров (или Багрянородский?), а теперь уже семенил горбун-карлик, подставив под локоть темечко.
– Милый друг, это ты ли, ты ли? – читал ему стихи Сивере. – Ну, куда ты зовешь меня?
Мне давно эти люди постыли и давно им наскучил я… Мне бы лучше уснуть ненадолго запереться бы в сонную клеть, чтоб меня, как убитого волка, кто-нибудь пришел пожалеть…Карлик не отвечал, только хихикал. Он довел его до третьего яруса и оставил перед дверью Анны Горенштейн.
– Ага, мой квартир, – сказал Александр Юрьевич, барабаня изо всех сил.
– Анна! – кричал он. – Отворяй ворота! Это мы – статуи Командоров! Нам холодно, пустите!
Выглянули из-за какой-то другой двери:
– Прекратите безобразие! – сказали и затворились вновь.
– Уходите! – ответила и Анна тоже.
– У тебя любовник, – погрозил кулаком запертой двери Сивере.
Кто-то тронул его за плечо. Александр Юрьевич оглянулся и никого не увидел. Пошатываясь, он пошел прочь. Перед ним мелькали чьи-то босые ноги. Нет, ноги в тапочках.
– Пойдемте! – шепнул кто-то в ухо.
«Ба! Да это же Анаит!» – с вожделением подумал Сивере.
– А куда? – спросил он.
– Баиньки, – ответила богиня.
– Я еще тут не со всеми разобрался, – возразил историк.
– Потом разберетесь, – сказала Анаит. Она стала как-то странно меняться на глазах, превращаясь в Терезу.
– Я тебя люблю, – засмеялся Сивере. – Вот только сейчас понял.
– Спать, спать… – отвечали ему.
– Ну и пусть! – буркнул Александр Юрьевич, потерял равновесие. Он куда-то полетел и действительно уснул.
Глава 5. День пятый
1
К завтраку Александр Юрьевич явился поздно, прошмыгнув, опустив глаза долу: ему было стыдно за вчерашнее. Но особого внимания на его мучительное состояние никто не обращал. В трапезной на стене висела траурная лента, такая же повязка украшала лоб Тошика Полонского. Сивере остановился, выбирая столик – подальше от остальных.
– К нам, Янек, к нам! – услышал он голоса тетушек за спиной. Делать нечего – побрел на «зов крови».
Краем глаза Александр Юрьевич увидел встревоженное лицо Анны Горенштейн, которая улыбнулась ему как-то сочувственно. Прозоров, сидевший рядом с ней, напротив, презрительно отвернулся. «Дуется за вчерашнее, – подумал Сивере, присоседившись к тетушкам. – Каких же кружев я наплел?» На душе было по-прежнему омерзительно, и даже щебетанье старух его не отвлекло от неприятных раздумий.
– Бледнехонько вы выглядите, как покойник, – заметила тетушка Алиса (Лариса?). Другая подхватила:
– Вам прям не за стол, а на стол ложиться, да руки на груди складывать, Янек.
– Угу! – мрачновато отозвался Сивере, поглядывая по сторонам. Все постояльцы (разумеется, из оставшихся в живых) были на месте; их даже стало больше: продавец напитков со смотровой площадки и его приятель Вазген. Очевидно, они периодически ишачили на Тошика Полонского. Старики-картежники сидели за общим трапезным столом, вместе с комиссаром Куруладзе и Максом; чета Локусовых – отдельно; Багрянородский – с Оленькой Дембович; а князь Романов в гордом одиночестве. Сыновья Тошика кашеварили на кухне, Тереза в черном платье и косынке прислуживала.
– Что, фуникулер так и не работает? – спросил у нее Сивере, когда она принесла ему на подносе салат, чашку бульона и маленькую рюмку коньяка. – Спасибо за заботу, – добавил он, согревая коньяк в ладони. Ему показалось, что погода переменилась, стало более зябко.
– Все сломалось, – ответила Тереза, сделав ударение на первом слове.
– Вы вновь меня выручили вчера ночью? – с намеком произнес Александр Юрьевич. Женщина кивнула и отошла.
– Слышали, какое смертоубийство произошло в сауне? – почти одновременно прошептали тетушки. – Страсть, ужас! Говорят, два человека угорели…
– Дотла, – согласился Сивере. – Впрочем, пять дней – пять трупов, все арифметически точно. В аккурат еще на неделю хватит. А какие новости из города?
– Ночью горы бомбили, где-то неподалеку, – сказали Алиса-Лариса. – Пока затишье. Передавали, какие-то войска пришли. Не то турецкие, не то польские.
– Однако до Полыпи-то далековато, – усомнился Александр Юрьевич. – Хотя в наше-то время… А впрочем, плевать! – и он залпом опрокинул в рот рюмку коньяка.
2
Странное дело: припекало осеннее солнце, но Сивере все равно чувствовал себя зябко. Он сидел на каменной рыбе, глядел на прогуливающихся во дворе Локусовых и думал о Прозоровских сигарах, наверняка начиненных каким-то дурным снадобьем. Вчера они оказали на него явно наркотическое действие, но сегодня он вновь мечтал выкурить одну из них.
«Нет, – решил он, взяв себя в руки. – Больше не буду». В этом монастыре к нему начинали прилипать самые разнообразные пороки, будто бы не случайно, а по чьей-то злонамеренной воле. Пьянство вот… Какое-то любвеобилие… Чего никогда не было в Москве. Климат? Сам готический дух?