Тайны Нельской башни
Шрифт:
– О! – затрепетала незнакомка. – Эти страстные слова разрывают мне душу!
– Я плачу наконец, – пробормотал Филипп, – потому, что она стоит так высоко надо мною, над всеми самыми гордыми баронами, самыми высокопоставленными принцами, что из глубины сумерек, в которых томится моя любовь, я едва осмеливаюсь поднять на нее глаза, словно на звезду, далекую и недостижимую!
Незнакомка резко вскочила на ноги; грудь ее пришла в волнение, и она прошептала:
– Во Франции есть только одна женщина, о которой можно сказать подобное!
Филипп припал на колено
– Маргарита!..
– Королева!..
– Да!.. Королева!..
Незнакомка издала страшный, необъяснимый крик, крик, в котором были радость, гордость, невыразимое удивление, горькое сожаление и, возможно, глубокая жалость…
Она вновь упала в кресло, пытаясь обеими руками унять волнение в груди.
– Королева! – повторил Филипп, поднимаясь на ноги. – Я говорил вам, сударыня, что отныне я всего лишь бедное, лишенное души тело, существо, не принадлежащее самому себе, нечто вроде безумца… Как видите, я был прав… Я не сожалею о том, что открыл вам, человеку мне незнакомому, секрет моей безрассудной любви… так как секрет этот я хотел бы прокричать на весь мир… Теперь вы видите, сударыня, я не могу здесь больше оставаться и минуты, так что меня следует простить, как прощают умалишенных…
– Останьтесь, я вам приказываю! – встрепенулась незнакомка, увидев, что Филипп направился к двери.
И был в словах этих необъяснимый ужас…
Дама из Нельской башни, та, что столь гордо носила имя Аглая, которое означает «Великолепие», дрожала от странного волнения.
Она подошла к Филиппу, взяла его за руку, и молодой человек почувствовал, что эти изящные, трепещущие пальцы пылают, словно охваченные огнем лихорадки.
Прерывистым, умоляющим и в то же время властным голосом, Аглая проговорила:
– Зачем же так отчаиваться? Возможно, та, о которой вы говорили, не так недостижима, как вы полагаете? Возможно, если бы она собственными глазами увидела эту вашу любовь, которая потрясла меня до глубины души, возможно, тогда б и ее сердце билось так же часто, как и мое!
– Сон! Безумие! – прошептал сжигаемый собственными мыслями Филипп.
– Выслушайте меня! Прошу вас… Я знаю… Хорошо, я тоже открою вам свой секрет… Я не мещанка… Я принадлежу ко двору и знакома с королевой!.. О, вы дрожите!
– Я дрожу, – пробормотал Филипп, совершенно потеряв голову, – оттого, что нахожусь рядом с человеком, который видит королеву каждый день, приближается к ней, говорит с ней…
В страстном порыве молодой человек поднес к губам руку, которую держал в своей, и поцеловал ее столь неистово, что незнакомка вздрогнула.
– Я знаю Маргариту, – продолжала она уже более тихим, более хриплым голосом, – я могу сказать ей, какую страсть она внушает… И я полагаю… я уверена, что она будет тронута…
– Сударыня!.. О!.. Что вы говорите!..
– Правду!.. Маргарита, возможно, не так чиста, как вы полагаете! Маргарита – женщина, у которой тоже есть сердце…
Некое мрачное исступление охватило незнакомку, которая, пребывая на грани обморока, продолжала:
– Она ведь женщина. Ах, вряд ли вы найдете более страстную, чем она. Ни одна из женщин не любит саму любовь так, как она! Послушайте! О! Выслушай же все до конца! Знаешь ли ты, что такое поцелуй Маргариты? Знаешь ли ты, какое великолепие скрывает королевская мантия, которую она набрасывает на плечи?.. Знаешь ли ты, что ее душа умеет открываться самым безумным страстям; что, будучи королевой, она не перестает оставаться женщиной, и горда тем, что является женщиной, и что те, кого она хоть раз прижимала к своей груди, умирают от отчаяния, уверенные в том, что никогда уже не познают подобного сладострастия?!..
Смертельно побледнев, Филипп отступил на несколько шагов, положил руку на кинжал и пробормотал:
– Сударыня, вы только что оскорбили королеву! Покрыли ее бесчестием, словно какую-то развратницу!.. Развратницу, вроде вас самой!..
– Королеву! – громко расхохоталась незнакомка.
В то же время она позволила плащу упасть на пол, вновь представ такой, какой была прежде, – с обнаженной грудью, трепещущей шеей, едва скрытой под легкой пелериной.
– Благодарите Бога, – прохрипел Филипп, – что вы всего лишь женщина, так как будь вы мужчиной, клянусь преисподней, я бы вбил все эти оскорбления обратно вам в горло вот этим самым кинжалом.
– Королева! – повторила незнакомка с теми же интонациями разнузданной страсти. – Так ты любишь королеву?..
– О, – пробормотал Филипп, – будь она здесь, я бы кинулся ей в ноги, чтобы просить у нее прощения… О, прощения! Прощения за оскорбления, которые, по моей вине, чернят сейчас ее святое имя!
– На колени же, Филипп д’Онэ! – вскричала Маргарита Бургундская, срывая маску. – На колени перед королевой!
Эффект этих слов был ошеломляющим. Оторопев, растерявшись, отупев от страха и ужаса, Филипп д’Онэ застыл на месте, глядя на эту женщину так, словно перед ним разверзлась бездонная пропасть.
Его грезы о чистой любви рассыпались в пыль! Королева оказалась развратницей!
Страстная и стремительная, Маргарита подошла к нему, обняла и прошептала приглушенным голосом:
– Повтори! О, повтори, как ты меня любишь! Опьяни меня еще раз теми волшебными словами, что дрожали только что на твоих губах!.. Я люблю тебя, Филипп! Люблю и хочу быть твоей!.. Буридан? Нет!.. Забудь о том, что я говорила… Я ненавижу его, этого Буридана! Я люблю лишь тебя!
Резким рывком он высвободился, отпрянул – ошалевший, обезумевший от страданий и отчаяния, что клокотали в нем.
Не быть любимым королевой, любить ее на расстоянии, безнадежно – это был ад…
Видеть, что королева поступает как развратница, говорит как развратница, ощущать, как увядает в нем этот цветок восхищения, рассеивается этот сон бесконечной чистоты, – это было хуже, чем ад: это была боль мужчины, острая и мучительная!
– Как! – прохрипела Маргарита. – Ты меня отвергаешь? Но ты же говорил, что любишь меня? Твои слова все еще трепещут в глубине моего сердца! Так вот: я тоже тебя люблю! Пусть всего лишь на час, но люблю, и я твоя!..