Тайны острова Сен Линсей. Горечь волчьей ягоды
Шрифт:
– Да, но это было очень давно, – подумав немного, ответила дочка доктора. – И всё выглядело немного иначе, кажется. Даже эта комната…
– Ливи была тут ещё до того, как Август затеял ремонт, – поспешил пояснить доктор. Затем он вдруг поднялся со своего места и спросил: – А где же Адальберт? Не говорите мне, что он опять пытается рисовать свой пейзаж! В такой жаркий день солнечный удар ему обеспечен!
– Он в своей части замка. Наверное, просто ещё не в курсе, что вы приехали. Я ему сообщу… – Констанция направилась было к винтажного вида телефонному аппарату внутренней связи, но доктор остановил её.
– Если вы не против, –
– Конечно. Как скажете, – девушка пожала плечами, провожая взглядом стремительно удаляющийся силуэт доктора Сигрина.
– Наша компания ему наскучила, – подала голос Лив, как только эхо шагов её отца стихло где-то в лабиринтах дома.
– Доктору?
– Ага, – выдохнула гостья нервно и отпила из своего бокала. – С ним так бывает. В обществе, разбавленном мужчинами, он чувствует себя комфортнее. Тем более, когда я поблизости. Всегда так было.
– Но почему?
– Не знаю, – Лив пожала плечами и немного печально улыбнулась. – Он приведёт вашего брата, и обстановка сразу разрядится – вот увидите.
– Ясно, – Конни села напротив гостьи и тоже поспешила промочить горло холодным напитком. Несмотря на прекрасную систему кондиционирования помещений, под потоком солнечного света, проникавшим в комнату сквозь высокие окна, лёд в графине уже почти полностью растаял. Ещё немного и он начнёт нагреваться, превращаясь во вполне себе классический чай.
– Как ваша голова?
– Работает в прежнем режиме, – быстро ответила Констанция, подавляя желание в очередной раз коснуться шрама на лбу. Известие о том, что Конни стала жертвой нападения пришло к Берту как раз тогда, когда он находился в гостях у Лив, поэтому девушку нисколько не удивила такая осведомлённость. Интересно, обсуждала ли гостья всю эту историю с кем-нибудь из своих знакомых? Болтают ли в Сальтхайме о приключениях новых Ди Гранов так же, как и здесь, в Линсильве? Лишь представив себе это, Конни не смогла сдержать тяжёлого вздоха, и от внимательного взора гостьи это не ускользнуло.
– Простите, не хотела напоминать, – как-то немного неуклюже извинилась она. Голос у женщины был низкий, немного хрипловатый.
– Ничего страшного, – отмахнулась Констанция небрежно. – В конце концов, не так много проблем от синяка на голове, сколько от сплетен и пересудов. Как думаете, скоро все вокруг перестанут это обсуждать?
– Не знаю, – Лив устало улыбнулась, – но, кажется, такое значение всей этой истории придают только в Линсильве. А в наших краях все только и обсуждают фестиваль Волчьей Ягоды, стоит августу-месяцу замаячить на горизонте. Не обижайтесь, но лично я бы предпочла перемывать кости Ди Гранам – это хотя бы интересно…
– Вот как? Значит, есть на этом острове место, где за мной по пятам не будет следовать толпа любопытных зевак? – проговорила Конни негромко, всерьёз задумавшись о том, чтобы переехать в этот равнодушный к её персоне Сальтхайм. – А что не так с фестивалем? Говорят, это главное культурное событие лета. Чем он вам не угодил?
Лив ответила не сразу, и Констанция успела пожалеть о своём вопросе, пока тянулась эта странная пауза в их разговоре. И без того усталый взгляд женщины потух окончательно, став при этом опустошённым и печальным.
– Неприятные ассоциации, – Лив буквально выдавила из себя эти слова, и обеим собеседницам вмиг стало не по себе. Так бывает, когда в весёлой компании
– Привет! – лучезарно улыбаясь во весь свой белозубый рот, выпалил брат, как только увидел гостью. Та мгновенно просияла в ответ. Такова была исцеляющая сила Адальберта Маршана – его обаянию и сладкому, воздушному, как сахарная вата, добродушию просто невозможно было противостоять. Конни терпеливо наблюдала за тем, как он заключает в объятия женщину, с которой был знаком лишь на один вечер дольше, чем сестра. И тем не менее они уже воспринимали друг друга по-дружески открыто и комфортно. Никаких формальностей и официоза. Никаких «вы» и сухих рукопожатий. Всего секунду назад на Лив лица не было, и вот уже она весело обменивается с Бертом остроумными репликами и чуть было не повизгивает от смеха.
– Как твои успехи в живописи? – сияя от восторга, спросила она, и Берт тут же изобразил театрально-недовольную гримасу, запуская руки в свои путаные светлые волосы.
– Паршивей некуда! А как твои мальчишки? Где они, кстати?
– Севилла решила устроить им небольшую экскурсию, чтобы Лив могла отдохнуть после долгой дороги, – пояснила Конни терпеливо, хотя могло бы показаться, что с появлением шумного братца на неё тут же перестали обращать внимание. К сожалению или к счастью, но так бывало довольно часто. Берт умел заполнять собою пространство и переводить взгляды на себя почти что профессионально. Голос у него был мелодичный и звонкий, внешность – яркая и аристократичная, а манера поведения могла меняться в зависимости от обстоятельств и окружения. Утром он ворчал и хмурился, а теперь глядите-ка – шутит, жеманничает и очаровывает всех вокруг своей лёгкостью и почти детской непосредственностью.
Все функции Констанции, как ответственной хозяйки, с этой секунды сводились к редким ремаркам и пояснениям. Так, например, увидев, что Севилла с мальчишками возвращаются после экскурсии, она вежливо предложила гостям помочь им расположиться в их комнатах, дала указания по поводу предстоящего обеда и со спокойной душой удалилась.
Примерно так же всё происходило и за обедом, и после него: источником шума и громких разговоров были Берт и Питер с Йеном. Иногда Констанция улыбалась и повторяла «всё в порядке, не беспокойтесь», когда Лив извинялась перед ней за ту или иную застольную выходку своих сыновей. В остальном же участие госпожи Ди Гран в общей беседе ограничивалось кивками головы и дежурным смехом, когда смеялись и все остальные.
Настроение у неё при этом было вполне сносное. Конни никогда не относилась к тому типу людей, которые грустят, если всё вокруг не крутится вокруг них. Наоборот, иногда подобное положение вещей снимало с неё груз ответственности за поведение и расположение духа окружающих. В такие моменты можно было думать о чём-то своём, сохраняя при этом внешнюю невозмутимость и благожелательность.
Садовник Годфри раздобыл для мальчишек футбольный мяч. И, что удивительно, идея погонять его по газону пришлась по душе не только двум внукам доктора, но и самому доктору. День клонился к закату, и тяжёлый горячий воздух потихоньку начал остывать. Пёстрая компания Сигринов, к которой присоединились и Берт с садовником и Леон, младший брат Ивы, носилась теперь под окнами, поднимая в воздух облака пыли и клочки земли.