Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')
Шрифт:
Из дневника Иванова-Тринадцатого я знал, что после гибели "Пересвета" остатки спасенного экипажа были отправлены во Францию и в Италию на суда, купленные для русского флота. Значит, Домерщиков попал в Специю (это явствовало из консульской отметки) и там был назначен командиром корабля. Я мог судить об этом не только по паспорту, но и по фотографии, которую Елена Сергеевна нашла в комнате на Скороходова. То был уникальный снимок - я и предполагать не мог о его существовании! По нему одному можно было прочитать целую страницу из загадочной жизни...
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ (см. фото на вклейке). На меня смотрел пристально и строго тридцатипятилетний кавторанг с идеальным пробором. Белые брюки, темная тужурка,
Глядя на него, вспоминалась песенка о неулыбчивом капитане: "Капитан, капитан, улыбнитесь... Ведь улыбка - это флаг корабля... Раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул..." Но он и в самом деле уже не раз тонул и не раз погибал.
Резкие складки легли у губ. Лицо человека, познавшего удары судьбы - и какие... А впереди? Впереди продолжение похода на Север, прерванного взрывом у Порт-Саида, впереди еще самое опасное - прорыв через зоны действия германских субмарин, впереди Атлантика и Северный Ледовитый. Дважды его уже спасали из воды - тонущего, полуживого от холода. Повезет ли в третий раз?
"Капитан, капитан, улыбнитесь!"
Капитан не улыбался...
Специя. Май 1917 года
В Специи командиру вспомогательного крейсера "Млада" было не до улыбок. Генмор через своего морского агента в Риме Врангеля требовал от Домерщикова ускорить ремонт, перевооружение судна и выходить на Север. Но команда, только что пережившая гибель "Пересвета", не хотела испытывать судьбу в Атлантике. К тому же матросы были недовольны тем, что морское ведомство затянуло выплату жалованья и выдачу нового обмундирования.
Морской агент телеграфировал в Петроград: "Команда "Млады" сильно поизносилась и от англичан в Порт-Саиде получила лишь по одной смене платья и белья да по одной паре сапог".
Офицеры тоже роптали.
"18 августа 1917. В Генмор - из Специи.
Ввиду близости ухода и необходимости обмундирования за границей, ибо на Севере сделать это невозможно, прошу ускорить разрешение вопроса о размере вознаграждения за погибшее имущество офицеров. Домерщиков".
Но чиновники Генмора будто и не получали этих тревожных телеграмм. Из Петрограда шло одно и то же: "Ускорить ремонт, ускорить вооружение, ускорить выход в море".
Спустя девять дней Домерщиков сдал "Младу" знаменитому полярному первопроходцу капитану 1-го ранга Федору Матисену, который в октябре 17-го приведет ее в Белфаст, где она навсегда и останется.
В Россию мятежные младовцы возвращались по сухопутью. Морской генеральный штаб остался очень недоволен "либеральничаньем" командира посыльного судна, недоволен тем, что Домерщиков не смог "обуздать распоясавшуюся команду". По возвращении в Петроград он был снижен на ступень в воинском звании - из кавторанга снова стал старшим лейтенантом и в этом чине в ноябре семнадцатого года был "отчислен из резерва морского ведомства". Приказ этот, заготовленный еще в канун Октябрьской революции, бюрократическая машина Адмиралтейства "провернула" по инерции в первые дни советской власти. Список моряков, увольняемых с флота, подписали управляющий Морским министерством "первый красный адмирал" Иванов и народный комиссар по морским делам Дыбенко. Если бы они знали, что от службы отстраняется офицер, относившийся к своей революционной команде "с тактом и пониманием", фамилию Домерщикова наверняка бы вычеркнули из этого списка. Но они не знали, и это роковое обстоятельство отлучило моего героя от военного флота на двадцать лет...
Вот что стояло за старой фотографией, найденной Еленой Сергеевной в осиротевшей
– Вместе с этой фотографией я нашла еще одну.
Елена Сергеевна положила передо мной желтоватый снимок на паспарту из плохонького, рыхлого картона. Я вздрогнул: это была та фотография, которая в досье Палёнова имела достоинство козырного туза. Домерщиков позировал фотографу в форме английского офицера - френч, перетянутый портупеей, бриджи... Стоп! На полях паспарту слабая карандашная надпись: "Порт-Саид, 17". Так вот в чем дело! И как же я раньше не догадался! Лихорадочно роюсь в портфеле, достаю ксерокопию дневника Иванова-Тринадцатого. Листаю. Глава "После катастрофы": "...Англичане обмундировали спасенную часть команды в английское солдатское платье, снабдили лагерным имуществом: палатками, одеялами, циновками, взяли на довольствие..."
Вот уж действительно, ларчик открывался просто! Ну как было не сфотографироваться в столь экзотической форме: русский моряк в мундире английского пехотинца! Мог ли он подумать, что этот шуточный почти снимок будет использован против него как одно из главнейших доказательств его участия в чудовищном преступлении?
Так в досье Палёнова была пробита вторая брешь: Домерщиков не был ни дезертиром, ни офицером английской армии!
– Вот и все, что мне досталось от Екатерины Николаевны, - развела руками Максимович.
Я был удивлен, что осталось хоть это... Я был благодарен этой женщине, весьма далекой от истории флота и архивных розысков, но тем не менее подобравшей с пола старые "бумажки" и фото, сохранившей частицу жизни почти неведомого ей человека. Она поступила как истинная интеллигентка, и благодарить ее за это было бы бестактно.
– Значит, главная часть семейного архива Домерщиковых попала к той женщине, которая ухаживала за Екатериной Николаевной в доме престарелых?
– У Нины Михайловны, - уточнила Максимович.
Я прозвонил всю цепочку ленинградских телефонов, и - уж так мне везло в тот день - сестра соседки Домерщиковых по "эпроновской" квартире Татьяна Павловна Беркутова отыскала номер какой-то женщины, чей зять знает адрес Нины Михайловны. Зять сообщил заветный адрес и тут же предупредил, что у Нины Михайловны большая беда. Поздним вечером она возвращалась из сберкассы, ее подкараулил грабитель, ударил молотком по затылку... В общем, рана зажила, но ее мучают головные боли, у нее провалы в памяти, и вообще ей вредно перенапрягаться, вспоминать, волноваться... Сейчас она уехала к родственникам в Саратов. В Ленинград вернется не раньше чем через месяц.
Я поблагодарил своего собеседника, посочувствовал пострадавшей женщине и искренне пожалел, что на тупую башку грабителя, наверное, никогда не опустится стальной молоток.
До отхода "Красной стрелы" еще есть время заглянуть в архив.
Когда-то для меня это слово звучало так же мертво, как "кладбище", а люди, которые там работали, напоминали этакого пронырливого старичка, "веселого архивариуса" из популярной радиопередачи: "Для вас ищу повсюду я истории забавные..."
Теперь знаю: архив - пороховой погреб истории. В толстостенных хранилищах, за тяжелыми стальными дверями, коробки с документами стоят на стеллажах, как снаряды в корабельных артпогребах. Мне показалось - грянул самый настоящий взрыв, когда я открыл тоненькое "Судное дело лейтенанта Домерщикова". Кронштадтский военно-морской суд приговаривал моего героя к "отдаче в исправительное арестантское отделение на два года и четыре месяца с исключением из службы и лишением воинского звания, чинов, ордена Св. Станислава III степени, дворянских и всех особенных прав и преимуществ" за - я глазам своим не поверил!
– "за непополненную растрату 22 054 рублей 761/2 копеек вверенных ему по службе денег и учиненный с целью избежать суда за эту растрату побег со службы"...