Тайны политических убийств
Шрифт:
— Убийца?
— А почему ты так не говоришь о Сталине? — спросил лукаво Ривера, прищурил глаз и, не ожидая ответа, продолжил: — О Рамоне тебе могут рассказать Эстер Чапа и Мария Асунсула.
Я был знаком с доктором Чапа, несколько лет работавшей врачом в «Лекумбери», центральной тюрьме города Мехико, и с общественной деятельницей Асунсуло, близкой подругой той мексиканской женщины, которая неожиданно стала женой Меркадера, после того как его осудили за убийство Троцкого на двадцать лет. Эти обе женщины были в восторге от симпатичного, как они утверждали, начитанного, серьезного, железного, душевного и волевого человека.
— Дело Меркадера — богатейший материал для серьезного научного исследования психолога, тема, достойная настоящего писателя.
— Не пойму, Диего, ты на стороне Меркадера?
— Сейчас поймешь! Рамон Меркадер — профессиональный убийца? Фанатик идеи? Садист? Добровольный палач или жертва? Когда ты ответишь на эти вопросы, все дело убийства Троцкого окрасится в иные тона. Моя палитра их не знает… Он жертва! Вдвойне!
— Почему вдвойне?
— Поначалу он был избран участником, но не палачом. Потом, однако, не мог сделать ничего другого. У Сикейроса сорвалось, и Меркадер должен был выполнить приказ. Подумай, и ты мог бы оказаться на его месте. И сделал бы то же самое. Вот что страшно! Чрезвычайно! И для вашего социализма, и для коммунизма всей планеты! Ни денег, ни людей Сталин не жалел — их прибыло тогда в Мехико не менее пятидесяти человек, — потому они и не утруждали себя быть профессионалами. Офис восемьсот двадцатый в здании Эрмита принадлежал Давиду Альфаро Сикейросу. Только кошачья любовь Сильвии помешала раскрыть этот факт. Кто знает? Может, и убийства никакого не было бы!
Джексон дал слово Сильвии не бывать без нее в доме Троцкого, но слова не сдержал.
Уже в одном из первых писем сообщил невесте, что вынужден был, поскольку «не решился отказать в просьбе Альфреду Розмеру» перевезти его из больницы в дом Троцкого, к которому, по мере того как ближе узнавал русского революционера, проникался искренней симпатией.
Обратите внимание, что очень скоро условия игры изменятся, и Жак-Фрэнк обязан будет утверждать обратное. Однако в те дни заверения любимого о том, что он проникается симпатией к Троцкому, успокоили Сильвию.
Но вот мировую общественность всколыхнуло сообщение из Мехико: «В ночь с 23 на 24 мая группа неизвестных глубокой ночью ворвалась в дом Троцкого и пыталась лишить жизни русского эмигранта и его жену, расстреляв в спавших более двух сотен патронов. Они чудом остались живы». Сильвия немедленно связалась по телефону с Жаком-Фрэнком и услышала в ответ:
— Я последние дни был очень занят, у них не бывал. Подробностей не знаю, но презираю тех, кто пытался это сделать!
Читатель вправе спросить: «Принимал ли Джексон-Морнар участие в первом покушении на Троцкого или нет?» Вот что по этому поводу думал Диего Ривера:
— В нашей прессе много говорили, что главным в неудавшемся покушении на Троцкого был некий Филипп, «французский еврей». Теперь мы знаем, что за именем Филипп скрывался доктор Григорий Рабинович, представитель советского Красного Креста в Нью-Йорке. У него в подчинении находился испанский эмигрант под фамилией Карлос Контрерас, человек русско-итальянского происхождения. С ним я познакомился в Мехико еще в двадцать восьмом году, когда он приезжал от Коминтерна помогать в работе партии. Настоящая его фамилия Витторио Видали, но его у нас и в Испании знали как Энеаса Сорменти. У Контрераса, в свою очередь, находились в подчинении прибывшие специально из Москвы под вымышленными именами с заданием привести приговор Сталина в исполнение три бывших испанских военных, в то время слушатели московской военной академии, — Мартинес, Альварес и Хименес. Вот этим четверым и подчинялся Давид Альфаро Сикейрос со своей группой. Рабинович же получал необходимые указания от двух имевших специальные полномочия москвичей. Главным из них был известный в Испании «товарищ Пабло». Его там называли еще «товарищ Котов» и «генерал Леонов». Настоящее его имя Леонид Эйтингон, и он возглавлял в Москве специальный отдел, созданный для ликвидации Троцкого. Рамон Меркадер был в том деле простой пешкой. Ему следовало проникнуть в дом Троцкого и подтвердить имевшийся у Сикейроса плач расположения комнат. Что он и сделал. Это потом Меркадеру пришлось, когда Сикейрос не справился, стать главной фигурой…
Можно, слегка иронизируя, допустить, что выбор пал на Меркадера из-за особой симпатии к нему Леонида Эйтингона. Как утверждают исследователи дела об убийстве Троцкого, Эйтингон находился в самых близких отношениях с дочерью бывшего испанского помещика на Кубе Эустасией Марией Каридад дель Рио, еще весьма интересной, сохранившей женские прелести креолкой, матерью Меркадера. Генерал и потом, после сорокового года, чаще, чем того требовала профессиональная необходимость, посещал одну из московских квартир. Эта «вольность» также вменилась в вину генерала, когда военный трибунал в 1954 году выносил ему приговор: 12 лет лишения свободы.
Три дня спустя после неудавшегося покушения супруги Розмеры должны были отправиться в порт Веракрус, чтобы сесть на пароход, отплывавший во Францию. Маргерит уговорила мужа согласиться с предложением «симпатичного молодого человека» отвезти их на своей машине. 28 мая, когда он на шикарном «бьюике» подъехал к дому на улице Вена, его пригласили войти в дом, а затем впервые и к столу, за которым завтракали Троцкий, его жена, Розмеры и начальник охраны Робинс.
После завтрака, пока путешественники заканчивали сбор вещей в дорогу, Джексон прошел во двор и, увидев, как рабочие наращивают стены и выкладывают башенку, спросил охранника:
— Для чего ведете эти работы?
— Ради безопасности. Предосторожность!
— Против ГПУ стены не помогут. В следующий раз будет использован совсем иной метод.
Что это? Бравада или точный расчет? А может быть, шалость человека, которому не за что пока отвечать? Такой ситуации никакая инструкция не могла предусмотреть. Да и вряд ли какой-либо чекист мог бы одобрить подобную «шалость»…
Провожать в Веракрус Розмеров отправилась и Наталья Ивановна, которая на обратном пути в течение пяти часов беседовала с Джексоном и должна была согласиться с мнением о нем Маргерит. В свою очередь, Джексон по дороге накупил Наталье Ивановне разных мексиканских сувениров, а в городе — огромную коробку конфет.
По возвращении из Веракруса Джексон не появлялся в доме на улице Вена две недели. Нетрудно допустить, что шла разработка нового плана действия. Вновь он заехал 12 июня, чтобы сообщить в те десять минут, пока беседовал с Троцким во дворе у кроличьих клеток, о своем отъезде в Нью-Йорк в связи с тем, что патрон решил закрыть дело, и о желании на время своего отсутствия оставить «бьюик» ребятам из охраны.
Джексон отсутствовал в Мехико месяц и, когда возвратился вместе с Сильвией, поначалу не только не проявлял инициативы, чтобы встретиться с Троцким, но сам избегал этой встречи. Джексон заметно нервничал, сильно похудел, ночами плохо спал, а днем часами валялся на постели в 113-м номере отеля «Монтехо», не желая даже разговаривать с Сильвией. И тогда Наталья Ивановна решила пригласить Сильвию с женихом на чашку чая. Эта встреча 29 июля длилась чуть более часа.
Следующая встреча состоялась 8 августа. Джексон пришел с букетом цветов от Сильвии и огромной коробкой конфет. В беседе с секретарями Троцкого он впервые заговорил о развитии мирового троцкистского движения, называл имена его руководителей в разных странах и намекнул, что мог бы оказать этому движению материальную помощь. В беседе с Троцким Джексон повторил это предложение и выразил готовность составить компанию Троцкому и отправиться с ним на экскурсию в горы.
Когда Джексон ушел, Троцкий заметил: