Тайны Поместья Торн
Шрифт:
— Тогда почему ты приказали ему не убивать ее? — Элизабет точно знала, что Натаниэль был морально против того, чтобы отдавать Сайласу приказы. Она лишь однажды видела, как он это делал, и это было редкое исключение.
Он пристально смотрел на нее серыми глазами в янтарном свете. Ромбовидные стекла окна отбрасывали тени на его лицо. Натаниэль впервые задался вопросом, откуда исходит солнечный свет: они должны были находиться во внутренней части дома, где нет окон, и за все часы, что они находились внутри, качество света ни разу не изменилось, застыв в вечном золотом часе. Наконец Натаниэль сказал:
— Я безоговорочно доверяю ему. Я готов
И, возможно, даже одобряет, подумала Элизабет. Она все еще не до конца понимала тот странный танец, который происходил между ними, то хрупкое равновесие, которое они поддерживали между опасностью и пониманием. Возможно, она никогда и не поймет. Сколько бы она ни доверяла Сайласу, она никогда не сможет сделать это с такой же сложностью, как Натаниэль, который видел, как демон убил его собственного отца, и после этого немедленно вызвал его обратно.
Любопытство, как ничто другое, заставило ее спросить:
— Он когда-нибудь не подчинялся приказу?
— Только один раз. Это было ужасно.
— Что случилось?
Натаниэль покачал головой. Сначала она подумала, что это означает, что он не собирается отвечать, но потом он заговорил, отвернув лицо, изучая кривые ящики.
— Мне было двенадцать лет, и я разозлился на него… Не помню почему. Возможно, потому, что он вел себя слишком похоже на мою мать или отца, а мне очень хотелось именно их. Во всяком случае, я приказал ему уйти из моей комнаты и запретил возвращаться. А потом я остался внутри и не выходил, даже поесть. — Невеселая улыбка пощипывала уголки его рта. — Это был мой первый урок конкретности приказов. Раньше я не понимал, как колдуны могут быть убиты своими же демоническими слугами. Я не учитывал лазейки. Я приказал ему не выходить из комнаты, но не приказал не открывать дверь. Не открывать дверь, не класть в нее еду, не стучать, не разговаривать со мной из коридора. Несколько дней мы продолжали эту игру — он придумывал новые способы помешать мне, а я давал ему все более строгие и строгие приказы. Помню, что под конец я уже почти не мог говорить, наверное, я почти умирал от жажды. В конце концов, он ослушался. Для демонов это невозможно — ослушаться прямого приказа, но он все равно это сделал. — Натаниэль на мгновение замолчал. — Я думал, что он умрет. По-настоящему умрет, а не просто будет отправлен обратно в потусторонний мир. Тогда я решил, что никогда больше не отдам ему приказ, если у меня не будет другого выхода. Я не всегда выполнял это обещание, но количество случаев, когда я срывался, можно пересчитать по пальцам одной руки.
Элизабет отложила гримуар, который держала в руках, придвинулась и положила голову ему на плечо. Только потом ее охватил страх, что ее прикосновение может оказаться нежелательным, что он предпочтет остаться один. Но его рука поднялась и легла на ее затылок, а пальцы запутались в волосах.
Поглаживая его, он тихо продолжил:
— Я до сих пор помню, как осознал, что если бы Сайлас хотел убить меня, он мог бы сделать это еще сотни раз. Приказы, которые я отдал ему после вызова, те, которые, как я полагал, защищали меня от него все это время, оказались шуткой. Для него они вообще ничего не значили.
В зале монументов
Пятна чернил подчеркивали контраст между его бледной кожей и темными волосами с серебряным отливом, спадающими на лицо. Его серые глаза были слегка подернуты красной пеленой, а губы — еще более красными, потрескавшимися от зимнего холода. Редко можно было увидеть его таким серьезным. Она с чувством вины подумала, что он выглядит слишком красивым, чтобы его выносить.
Ей захотелось поцеловать его. Она ненавидела то, что не могла его поцеловать. Тоска запершила в горле, в животе заклокотало, желание было столь же сладостным, сколь и болезненным. В этот момент она с яростью подумала, что защитит его от всего на свете; она будет сражаться со злодеями, демонами, монстрами, лишь бы он был в безопасности. Если бы она могла, она бы даже сражалась с его воспоминаниями.
— Конечно, — внезапно сказал он. Она подняла голову, когда он с трудом поднялся на ноги, опираясь на трость. Его глаза загорелись пониманием. Он шагнул между плавающими гримуарами и порылся в кармане. — Все эти гримуары были созданы Торнами. Семейная связь должна позволить мне управлять ими.
— Как? — спросила она, пытаясь избавиться от смутного чувства предчувствия. Он достал из кармана перочинный нож и небрежно осмотрел его острие.
— О, ничего сложного. Просто небольшая магия крови.
У Элизабет волосы встали дыбом.
— Разве это не незаконно?
Он лукаво улыбнулся ей — той самой улыбкой, которая когда-то убедила ее в том, что он похищает девственниц и превращает невинных девушек в саламандр.
— Нет, если это твоя собственная кровь, — сказал он и провел лезвием по руке.
По руке протянулась тонкая красная лента. Капельки крови упали на доски пола. Стоя над ними, он произнес несколько шипящих слов на энохианском, и капли с шипением и паром испарились.
По застывшим гримуарам пробежал шорох; между ними пробралась изумрудная магия. Затем они закружились, попав в сияющий зеленый вихрь, который рвал волосы Элизабет и сдувал пыль с пола и шкафов. Свободные страницы зашелестели, приводя себя в порядок, а затем аккуратно защелкнулись между обложками. Ящики вдоль стен с приглушенным стуком и хлопаньем открылись, и гримуары посыпались в них, заполняя все по порядку.
Элизабет уставилась на него с открытым ртом, думая о том, как полезно было бы иметь это заклинание в Великой Библиотеке. Катрин с удовольствием посмотрела бы на него. Но, возможно, она не была бы так очарована, как Элизабет, видом Натаниэля в зените его могущества, окруженного сиянием колдовства, его волосы и рубашку развевал неземной ветер.
Когда все ящики закрылись, только один гримуар остался висеть над головой, все еще закручиваясь от силы рассеивающегося вихря. Перестав кружиться, он плавно начал опускаться вниз.
— Я лучше возьму его, — вызвалась Элизабет, вскарабкиваясь на ноги. — Похоже, он в плохом состоянии.
Это оказалось преуменьшением. Только долгий опыт общения с гримуарами не позволил ей выронить книгу, когда она оказалась в ее руках. Обложка была покрыта пятнами зеленовато-белой плесени, и от нее сильно пахло свернувшимся молоком. Осторожно перевернув книгу, она замерла.
— Ты не поверишь, кто это написал.
— Бальтасар?
— Хуже, — заявила она. Она перевернула гримуар так, чтобы он мог видеть имя, начертанное на корешке: