Шрифт:
1
Чайки
«Ну давай же, принимай мой вызов!» Чайка, сидевшая на буйке, подмигнула Конни глазом-бусинкой.
— Но, Скарк, я не могу! — прошептала в ответ Конни, шаркая кроссовками по свернутому в кольцо на пристани канату. — Вдруг кто-нибудь увидит?
Скарк вскинул голову и раскрыл желтый клюв в беззвучной насмешке над ее трусостью. Конни украдкой глянула через плечо. Ей и в самом деле очень хотелось это сделать. На нее никто не смотрел. Она была просто еще одной маленькой девочкой, которая проводила каникулы, болтаясь на пристани. Никого не было поблизости, чтобы заметить, что она держится особняком и не похожа на других: своими разноцветными глазами — один зеленый, другой карий — и тем, что разговаривает с чайками. Группки туристов у автобусной
— Ну ладно, я это сделаю! — сказала Конни, уступая своему желанию. — Спорим, на этот раз я тебя обставлю.
Она достала из кармана сухарик и подбросила его в воздух, как бы для затравки. Скарк, захлопав крыльями, сорвался со своего места и с легкостью поймал его. Игра началась. Другие серебристые чайки, кружась, спустились с неба и жадными зрителями расселись в ряд на стене порта. Нетерпеливо вскинулись белые головы — в ожидании, когда же начнется настоящая потеха.
— Ну, начнем! — обратилась к ним Конни. — Я — против вас всех. Если хоть одна крошечка упадет на землю, я выиграла!
Чайки закричали в знак одобрения и, хлопая крыльями, взмыли в небо. Конни высоко подбросила пригоршню сухариков. Птицы стаей налетели на них со всех сторон, без усилий подхватывая сухарики на лету. Скарк издал оглушительный вопль.
— Что, вас так просто не подловишь? — расхохоталась Конни.
Она бросала хлеб все быстрее и быстрее, крутясь на пятках, чтобы сбить с толку своих противников. Проворные чайки стрелой носились то влево, то вправо, врезаясь в собственную стаю, поворачиваясь на крыле, ныряя, предугадывая каждый ложный выпад, каждую уловку, которую изобретала девушка, чтобы перехитрить их. Вокруг нее клубилось вздымающееся облако птиц, которые отзывались на каждое ее движение, как будто она была дирижером, а они — оркестром, ставшим продолжением ее настроения и музыки. Она окутывала себя ими, как гигантским покрывалом, купалась в их восторге от возможности показать силу и ловкость своих крыльев. Сила перетекала от нее к птицам: им казалось, что она вот-вот сбросит свое человеческое обличье и станет самим полетом, сердцем их стаи. Чайки радостно кричали и звали ее отправиться с ними в море, присоединиться к их шумным колониям на уступах утесов и скал. Вся масса птиц вытянулась в форме двух огромных крыльев, поднимающихся от кончиков ее пальцев. Она чувствовала, что еще чуть-чуть — и она тоже поднимется в воздух и взлетит, но ее ноги не могли до конца оторваться от земли. Схватив последний оставшийся сухарик, Конни запустила его высоко в небо.
— Лови! — крикнула она.
Чайки взмыли вверх, как истребители в воздушном бою, наперерез друг Другу в погоне за наградой. Скарк, ударив по воздуху широкими серыми крыльями, выхватил добычу прямо из-под клюва маленькой белой самки и с победоносным хохотом вернулся на свой буек.
— Эй, это не очень-то вежливо с твоей стороны, — ласково пожурила его Конни, — вот так стащить его у нее из-под носа! Разве этому я тебя учу?
Скарк негодующе вскинул голову, взмахом крыльев сказав ей, что простой птенец — а он относился к ней именно так — ничему не может его учить.
— Согласна, — сдалась Конни. Усевшись рядом с ним на гальку, она неожиданно почувствовала себя обескураженной. Другие чайки унеслись прочь вместе с бризом — искать новых развлечений у мусорных баков и рыбацких лодок. — Знаю, что мне самой еще учиться и учиться. Я только хотела бы, чтобы для этого не нужно было ходить в школу. Терпеть не могу школу. Я просто знаю, что все это плохо кончится.
Скарк скептически покачал головой.
— В других школах я не выдерживала больше семестра или двух. Всегда что-то случалось: меня начинали преследовать лисы или на класс совершали нашествие мыши, и вскоре становилось совершенно ясно, что это моя вина. Почему это в Гескомбе должно быть иначе? У меня нет шансов. В других школах я была единственной, кого люди считали странной; а в этом городе так же относятся и к моей тетушке.
Конни
Прилив достиг пика. Разноцветные лодки нетерпеливо вздымались на своих стоянках, канаты бились о мачты, призывая своих владельцев отправляться в плавание. Конни встала и отряхнула джинсы, мокрые от скользкой гальки.
— Ладно, Скарк, пора идти. До завтра!
Чайка сделала широкий взмах крыльями и потрясла клювом в знак прощания. Конни с восхищением следила, как птица грациозно поднялась с буйка в воздух и устремилась в покрытое рябью волн море.
— Доброй рыбалки! — воскликнула она, и крик ее унесло ветром, как оторвавшийся от ветки осенний лист. Жаль, что она не может отправиться вместе с ним — подальше от этих людей, которые считают ее такой странной.
Только когда она отвела взгляд от моря, она заметила в десяти метрах от себя наполовину скрытого под навесом старика с длинными белыми волосами, чуть рыжеватыми на висках. Рядом с ним лежали мотоциклетный шлем, дорожный термос, бинокль, мятая газета и пара алых наушников, наподобие тех, что носят строители, работающие с пневматической дрелью, но не было видно никаких тяжелых инструментов, да и на работника стройки он вовсе не походил. Неужели он наблюдал за ней все это время? Конни горячей волной охватило смущение: она и думать не хотела о том, что кто-то видел, как она играла со своими друзьями. Это всегда влекло за собой неприятности. Люди в Гескомбе скоро начнут шептаться, что с ней что-то не так, как это уже было в Лондоне. Чувствуя себя униженной, Конни не потрудилась ответить на ласковую улыбку, которой незнакомец наградил ее, когда она поймала его взгляд. Она пустилась бежать, продралась через толпу туристов, садившихся в свой автобус, и понеслась так быстро, как только могла. Мчась по главной улице в сторону теткиного дома мимо пестрых лавок, вываливших на мостовую пластмассовые ведра, лопаты и карусели открыток, Конни налетела на группку людей, собравшихся у таверны «Якорь».
— Простите! — сказала она, отскакивая от пожилой дамы и тут же рикошетом врезаясь в крепкого мужчину в высоких сапогах.
Он подхватил Конни, чтобы она не упала, и поставил ее на ноги.
— Осторожнее, — сказал мужчина. — Так и ушибиться недолго, если будешь носиться сломя голову.
Конни пробормотала было извинения, но они застряли у нее в горле, когда она обнаружила, что буквально приросла к месту в окружении толпы людей. Они замолчали и смотрели на нее с вежливым участием. Конни была в замешательстве: она не могла и не хотела уходить. Она поймала среди них отголосок того самого эха, которое чувствовала, когда играла с чайками. Вот где ей следовало быть. Это место было ее по праву.
— Что-то стряслось? — нахмурившись, спросил мужчина.
— Нет-нет, извините, — сказала Конни, стряхивая с себя оцепенение.
Как глупо. Разумеется, она не может проторчать здесь весь день. Она не знает никого из этих людей, но она не хотела вот так прерывать их беседу. По выражению их лиц она поняла, что они не почувствовали ничего особенного — разве что смутные сомнения в ее психической нормальности. Она поспешно отступила. И все же, пробежав несколько шагов по улице, она не смогла удержаться и оглянулась назад, почувствовав, будто кто-то в этой толпе ее окликнул. Она ошибалась: никто на нее даже не смотрел, не говоря уже о том, чтобы звать назад. Все окружили пожилую даму, из хозяйственной сумки которой свисали алые наушники.