Тайны третьей столицы

Шеремет Иннокентий

— Понимаешь, про него никто ничего толком не знает. Я вчера скорешился с одним его друж­ком, два часа его поил. Он прочувствовался, и вы­дал мне, что у Абсента неприятности из-за длинно­го языка. И что он прячется «в кафе, где бросают в воду» или что-то в этом роде. Ты такое место в городе знаешь?

— Не помню что-то ничего похожего.

— Вот и я тоже. Но уточнить не мог — бичара отрубился полностью. А сегодня я поехал к нему, а его нет. То ли понял, что сболтнул лишнее, то ли что еще.

— Владик, поднажми, родной. Очень нужно. Кто, как

не ты?

— «Кафе, где бросают в воду», — повторил Влад. — Что это может быть? Пляж? И что в кафе делать бомжу?

Без понятия. Но ты — постарайся. А потом я тебе — что хочешь.

В турецком зиндане

Но в том, что касается фельдшера скорой помощи Маргариты Ахметзяновой, на руках у ко­торой исповедовалась бабуля Данилова, время не терпело. Все шло к тому, что делать репортаж о ней уже поздновато.

Рита очнулась от визгливого гомона. Голова трещала, а толпа девиц одновременно говорила в полутемной зарешеченной комнате:

— ...Я говорю: за «это» платят отдельно, а он: «текс инклюдет». Щаз-з, говорю, позову вышибалу, он тебе так наинклюдит, что...

— ...Тут вот оборочка, а тут та-акая золотая полоска. Чистое золото, представляешь!

— ...Чешуся уся! Вот, исчо одна прыгае. Може, и впрямь мазь помогёт?

Рита удержала стон и вгляделась. Койки в два яруса, решетка на окне, духота. А девиц всего пятеро. Все примерно одного возраста: двадцать с хвостиком. Но хвостики от года до семи.

«Батюшки, — до нее начинал доходить ужас происходящего. — Ничего себе съездила на халяву в Турцию!»

Рита прикрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. В висках неотвязно стучала мысль: «Опасно! Опасно! Опасно!». По спине бегали холод­ные мурашки, под мышками противно мокро. «Ни фига себе, поезд очка! Продали в секс-рабыни — к бабке не ходи! Тут такая грязь, что и без всякого секса от заразы сдохнешь... Ой, дура я, дура!»

В сущности, вся Ритина жизнь шла в два такта. На первом ей говорили мама и старшие товарищи, вроде доктора Брылина: «Не делай это, делай то!» — и она отмахивалась. Мол, она уже дав­но взрослый человек, и должна жить своим умом. Потом вляпывалась и убеждалась: хоть советовали они, разумеется, и неправильно, но делать то, что сделала она, все же не стоило.

Второй такт — выкарабкивание из последс­твий первого.

Но настолько далеко — на побережье Адриа­тики, и так глубоко — в подвал торговцев белыми рабынями, она еще не залетала.

Рита машинально проверила, на месте ли пру­жинная заколка для волос и наткнулась на шиш­ку. Она пыталась упираться, требовала консула и уважения прав своей личности, за что и получила. Она попыталась ее ощупать, но перестаралась и зашипела от боли.

Девицы мигом умолкли и повернулись в ее сторону. Увидев, что новая подруга по несчастью открыла глаза, они почти с радостью накинулись на нее с вопросами и советами. Их несложно было понять: жизнь секс-рабынь удивительно однооб­разна, и каждый новый человек был им вместо газет, телевизора и сериалов.

Из какофонии охов, ахов и мата, стало ясно: девочки тут от полугода до двух лет, каждая при­ехала по своей версии, но в основном — нанявшись на работу в баре, или в ресторане в качестве офи­циантки. Но в одном они все сходились: сопротив­ляться воле хозяев притона не только бесполезно, но и очень опасно.

— Изобьют, само собой, — со странной улы­бочкой «утешала» пухленькая зеленоглазая хох­лушка. — Но могут слегка, чтоб только образумить. А могут разойтись, и искалечить на хрен! Одна до тебя была тут такая. Шибко гордая. Ну и стали ее пинать. И по пьянке перестарались. Теперь у нее всего четыре зуба, и рука неправильно срослась.

— Да уж, на врачей они тратиться не любят! — сообщила чернявая глазастая молдаванка.

— Если не будешь возникать, то позволят кое-что из денег себе оставлять, — пообещала сильно накрашенная брюнетка в блондинистом парике.

Изрекаемые банальности подтверждали самые худшие опасения. И Рита решила отойти от своих принципов, и в кои веки внять советам более опыт­ных людей.

— Только не надо принимать все близко к

сердцу, — доверительно наставляла рассудительная светловолосая девушка, слегка окая. — А то пипикнуться можно. Я вначале и орала, и сопротив­лялась, так мне что-то вкололи. Два дня ничего не соображала, под себя ходила. А когда очухалась, поняла: если хочешь выжить — смирись.

Рита, слушая нехитрые наставления, вспом­нила «Маугли», эту книжку со своими коммен­тариями в детстве ей читала мама. Там удав Каа говорил, что трудно менять кожу.

А тут, похоже, ей предлагали сменить хребет.

Дверь с лязгом приоткрылась, и в щель про­тиснулось нечто рыхлообразное, похожее на облез­лого пингвина. Неестественно высоким голосом, но на чистом русском это «оно» потребовало:

— Новенькая, к начальству!

Рита с трудом поднялась, и, пошатываясь, двинулась за семенящим пингвином по узкому темному коридору. Они поднялись по лестнице и вошли в просторную комнату без мебели. Посе­редине лежал огромный пушистый ковер, на нем стоял крохотный столик, а вокруг валялась куча подушек. На них развалился черный, как тень, че­ловек. После полумрака глаза Риты с трудом при­выкали к яркому солнечному свету, льющемуся из просторного окна. Но в комнате было прохладно. Развалившийся оказался смуглым, очень худым человеком с глубокими носогубными складками. Он резво поднялся с подушек, быстро обошел Риту и встал перед ней:

«Настоящий Кощей» — подумала Рита.

— Будыш карошо работать — будыш жить карошо, плохо будыш работать... — у облаченного во все черное Кащея глаза помутнели, а рот рас­тянулся в зверской усмешке. — Отшень худа тебе будет, да?

— Да, да, хорошо, — согласно закивала Рита, в порядке исключения следуя совету мамы. — Моя твоя понимай: я буду стараться!

Мама советовала: если ты не хочешь делать то, что хочет от тебя музик, постарайся его не злить, и держи свое мнение при себе.